Каждодневные слухи об арестах и ссылках доходили даже до моих ушей, несмотря на то, что друзья мои старались скрыть от меня печальные новости, чтобы не прибавлять новых ран в сердце.
Смерть Екатерины была потрясающим событием. Я бледнела при взгляде на жалкую перемену дел и тот общий террор, от которого оцепенела вся нация; не было ни одного благородного семейства, которое не оплакивало бы кого-нибудь из своих членов, находящихся в изгнании или в тюрьме.
Физические и нравственные страдания тяготили мое существование. Желая сколько-нибудь облегчить его, я согласилась переехать в Москву — не для совета с докторами, потому что я ни на волос не верила им, а чтобы попробовать, не успокоят ли волнения крови и не дадут ли правильного обращения ей поставленные пиявки.
После нескольких дней, проведенных в постели среди спазмов, я в состоянии была двинуться из Троицкого, надеясь немедленно возвратиться для исполнения дела, задуманного мной. В Москву я приехала около девяти часов утра 4 декабря; многие из родных тревожно ожидали свидания со мной, опасаясь за мою скорбь о смерти Екатерины II.
Через несколько минут пришел брат Александр. Я вынуждена была лечь в постель, и в это самое время вошел генерал-губернатор Измайлов. Он, по-видимому, торопился и, присев, сказал вполголоса, что в силу императорского приказания считает долгом объявить мне, что я немедленно должна уехать из города в деревню и там вспоминать об эпохе 1762 года.
Я ответила в присутствии своих друзей, что этот год никогда не забывала и, безусловно повинуясь воле монарха, отнюдь не отказываюсь вспоминать о том, в чем нет для меня ни упрека, ни раскаяния. А если рассматривать дело беспристрастно, то едва ли оно дает мне право на лучшее положение, чем то, на которое обрекает меня государь. Потом я попросила генерала обратить внимание на то, что болезнь лишает меня возможности выехать немедленно» что я приехала для необходимой медицинской операции и что завтра вечером или послезавтра утром непременно оставлю Москву. Измайлов поклонился и ушел.
Все, бывшие со мной в комнате, за исключением меня самой, грустили и негодовали. Мой брат был так глубоко тронут, что мне стоило немалого труда успокоить его.
Свободное копирование
