Глава "августейшего" романа - 9

Красное Село. Лагерь. Болезнь великого князя. Признательность. Поездки

Летом 1872 г. мы отправились в Павловск, где Николай предоставил мне свою дачу с прекрасным садом.

Мы гуляли с ним по великолепному парку, катались на лодке, мечтали в волшебной Розовой беседке, построенной Екатериной, ходили на ферму пить молоко с ситным хлебом и наслаждались этими сельскими удовольствиями вплоть до лагерного сезона.

В Красном Селе на время маневров располагается гвардия (60 000 солдат), живет государь с великими князьями в хорошеньких деревянных домиках. В одном из таких жила и я с великим князем в постоянном страхе перед посещением государя. И теперь еще слышу его металлический голос: "Николай дома?" Я пряталась на чердаке и оставалась там до его ухода. Во время наших прогулок я всегда была настороже и, завидя издали государя или кого-нибудь из его семьи, поворачивала в сторону или пряталась под фартук экипажа.

Великий князь был некрепок здоровьем и однажды так ослабел, что слег в постель. Я не отходила от него ни днем, ни ночью, развлекая его чтением, ласкала его, усыпляя и гладя рукою его лоб. Он был сердечно признателен за мои заботы.

-- Фанни Лир, -- сказал он, выздоравливая, -- я тебя никогда не покину, потому что ты спасла мне жизнь; без тебя я умер бы!

Я была счастлива его любовью и, со своей стороны, любила его, как ребенка, любовника и покровителя. Отчего не дали мне и дальше платить своей преданностью за его доброту ко мне!

Лагерный сезон был самою лучшею порою моей жизни с ним. Любя военных, я могла каждый день любоваться на обожаемых кирасир, драгун и улан, с музыкой проходивших мимо наших окон. Смущала меня только мысль о тревоге, которая ежеминутно могла быть поднята по знаку царя. К счастью, это случилось только раз. Помню, когда загремели пушки, я тотчас же разбудила великого князя, в одну минуту помогла ему одеться и вскоре, краснея от восторга, видела его едущим во главе полка.

В конце лагерного сбора произошел следующий инцидент. На одном из смотров, хотя я и находилась неподалеку от великого князя, но из-за густой пыли, поднятой войсками, он не заметил меня и, вообразив, что я не пришла, по возвращении домой накинулся на меня с упреками. Я отвечала ему тем же. Тогда он принялся было бить меня, но я ударила его своей головной щеткой, и, взбешенный, он ушел из дома, заперев меня на ключ.

Слыша военную музыку удалявшихся на смотр полков и плача в бессильной злобе, я металась как угорелая из угла в угол, пока мне не удалось, наконец, освободиться при помощи моего русского грума, которому я приказала подыскать ключ к двери.

Через несколько минут я уже проезжала мимо кареты, в которой сидел великий князь со своей матерью. Увидя меня, он побледнел как смерть. Когда же я возвратилась домой, то застала его в обмороке, а перед ним испуганного слугу. Я привела его в чувство, и он сказал:

-- Друг мой, ведь я думал, что ты меня покидаешь; случись это, я сошел бы с ума.

Я успокоила его, говоря, что и не думала покидать его, хотя это и не помешало бы ему жить в свое удовольствие.

На другой день мы переехали в Павловск. По обыкновению, не заходя к себе, он пошел к матери, а я, придя домой, не узнала своей комнаты. В ней не было ни ковров, ни цветов, ни картин -- ничего, кроме обычной мебели.

Оказалось, что великий князь, пораженный мыслью, что я покидаю его, телеграфировал в Павловск, чтобы из моей квартиры вынесли некоторые вещи, которыми, как он хорошо знал, я особенно дорожила, а прислуга, по недоразумению, произвела полное опустошение.

Мы долго хохотали над этим приключением. На другой день все похищенные вещи были мне возвращены с прибавкой прекрасного ожерелья из жемчуга. Таков был его характер; осознав свою ошибку, он заглаживал ее щедростью. Говорят, что это типичная черта в семье Романовых. Недаром же при их дворе рассказывается старинный анекдот о боярине, который в пору безденежья старался навлечь на себя царский гнев, чтобы воспользоваться милостью, когда царь вслед за тем будет каяться в своем гневе.