Ноябрьская поездка в Берлин
В ноябре я получил от Николая Васильевича известие, что Краузе находит нужным сделать Сереже новую операцию, в высшей степени серьезную, и что профессор желал бы, чтобы я приехал в Берлин, если это возможно. Смысл этого сообщения был слишком ясен. Я попросил Софию Яковлевну съездить к одному осведомленному человеку (из Союза союзов) и выяснить, насколько, конечно, окажется возможным, какие представляются шансы беспрепятственно съездить на несколько дней в Берлин и вернуться обратно, не застряв в дороге. Дружественный ответ гласил коротко: "Поезжайте, но не засиживайтесь". Мы тотчас же выехали, оставив детей на попечение бабушки.
В Берлине мы сошли с поезда в Шарлотенбурге и пешком прошли прямо в Вестсанаториум. Сережу я нашел мужественно, по-прежнему, переносящим свои невзгоды и готовым на операцию, серьезность которой он хорошо оценивал. Кроме Николая Васильевича Сперанского и Ольги Александровны, в Берлине мы нашли Катю с Ниной и Екатерину Алексеевну Бальмонт. Я, конечно, все время проводил с братом.
Я ближе присмотрелся к Краузе в эту и предыдущую свою поездку в Берлин и еще больше стал его уважать. Он работал много, очень много. Операции начинались в 7 утра. В день их бывало несколько. Притом в большинстве случаев это бывали операции исключительной трудности и большой ответственности. Часто такие, какие он один только и решался предпринимать. Пациенты стекались к нему со всех концов Старого и Нового Света. Но ни о чрезмерном своем обременении, ни об усталости и даже переутомлении (о чем у нас так часто говорили люди гораздо менее занятые) не было слышно в Берлине. Слово "некогда" не произносилось. Когда являлась надобность, то у Краузе всегда находилось время. Без суеты и лотошливости {Лотошливость -- торопливость.} назначался день и час, но нужно было быть аккуратным, ибо время было размерено по минутам. Громадная работа, требовавшая большого нервного напряжения, не мешала ему заниматься автомобильным спортом, собирать у себя еженедельно вечером знакомых, музицировать с такими же как он любителями, исполняя партию виолончели, читать вновь выходящие книги даже не по своей специальности. Так, тогда выходили мемуары Бисмарка, впечатлениями от которых он охотно делился. К удовольствиям стола он был совершенно равнодушен.
Мы съездили с Софией Яковлевной на могилу И. А. Машина. Был влажный осенний день. Большое светлое облако загородило собой часть неба. Какая-то громадная круглая кирпичная постройка без окон придавала всей равнине своеобразный фантастический вид. Среди обширного картофельного поля небольшое обсаженное деревьями русское кладбище виднелось издалека. Все кругом прибрано, расчетливо устроено, так по-немецки. На кладбище мы нашли несколько могил знакомых фамилий. Как знать, при постоянстве и любви немцев к порядку памятник И. А. Машина и теперь, быть может, стоит на его могиле... В течение этой поездки в моем воображении постоянно возникала картина нового траурного шествия, в случае дурного оборота новой операции. Я гнал эти призраки от себя, но они властно все снова и снова вставали передо мной.
В этот, а быть может, в предыдущий приезд мой в Берлин, посетили мы с Николаем Васильевичем Иоллоса. Когда мы в первый раз приглашали Краузе в Москву, я, желая гарантировать его согласие на приезд, и притом приезд безотлагательный, просил директора Московского купеческого банка А. Д. Шлезингера срочной депешей поручить берлинскому представителю банка лично подтвердить и поддержать наше приглашение. О том же телеграфировали "Русские ведомости" своему корреспонденту Иоллосу Попав в Берлин, надо было сделать ему визит и поблагодарить за оказанное содействие. С большим интересом провели мы вечер у Иоллоса. Его корреспонденции "из зала рейхстага" в свое время читались с большим вниманием и, конечно, много содействовали распространению в русском обществе идей конституционных. Но в данную минуту не Берлин, а Москва и Россия привлекали к себе внимание. Мне пришлось самому больше рассказывать, чем слушать. Помню, как многое Иоллосу казалось странным и непостижимым. Когда он затем переехал в Москву и на некоторое время занял место редактора "Русских ведомостей", мне опять иногда казалось, что этот опытный и талантливый журналист как-то чувствует себя чуждым тому, что у нас творится.
Операция Сережи прошла благополучно. Но результаты ее могли выясниться лишь через некоторое время. Нельзя было в благоустроенном Берлине забывать совет, данный в неустроенном нашем отечестве: "Не засиживайтесь!" Немецкие газеты сообщали мало утешительного о повсеместных у нас волнениях. Надо было спешить домой. Обратную дорогу мы сделали втроем: София Яковлевна, Екатерина Алексеевна Бальмонт и я.
Свободное копирование
