Казалось бы все шло вполне благополучно, но 19 июня 1930 г., получив предварительно французскую въездную визу, Агабеков покинул Турцию и бежал, окончательно порвав с ОГПУ. Этот поступок имел несколько причин. Сам Агабеков писал, что такой шаг был вызван, в первую очередь, политическими соображениями. По его словам, ему еще в Москве постепенно становился ясным агрессивный характер сталинской внешней политики, грубая политическая демагогия и подтасовка фактов во внутрипартийной борьбе, в частности, в борьбе сталинистов с Троцким, полная противоположность официальной коммунистической идеологии и реальной жизни.
Агабеков утверждал, что каждый руководитель-коммунист и, в первую очередь, такие чекисты, как Ягода, Петере, чины ОГПУ поменьше, дипломаты – все с кем он сталкивался – стремились к личному благополучию, роскоши, обогащению и, главное, упрочению личной бесконтрольной власти, лишь прикрываясь партийными лозунгами, которые превратились в официальную догму. Голод в России и насильственные методы Центрального Комитета партии по осуществлению программы первой пятилетки, как подчеркивает автор мемуаров, стали для него главным фактором, определившим решение порвать с советской системой.
Возможно политические мотивы для Агабекова играли определенную роль. Во всяком случае, он утверждал, что в начале своей чекистской карьеры был преданным, вполне ортодоксальным и искренним коммунистом. У нас нет формальных оснований не верить в это. За десять лет работы в ВЧК – ОГПУ он увидел подлинное лицо режима, который постепенно формировался в стране и вскоре получил логическое завершение в сталинском тоталитарном государстве. Так или иначе оценки Агабекова безнравственной атмосферы, лжи, жестокости и стяжательства, царивших в среде "власть имущих", не могли появиться из ничего – он многое знал, многое должен был обдумать и постепенно переоценить. Его саркастические характеристики коллег, безусловно, вполне откровенны. Явно антисоветская и антикоммунистическая направленность мемуаров Агабекова не могла быть только результатом смены конъюнктуры, желанием показаться на Западе идейным врагом советской власти. В их основе, видимо, заложена личная позиция автора. В то же время сам материал воспоминаний дает основание сомневаться в полной искренности и нравственных принципах бывшего чекиста. Достаточно упомянуть описанную им в третьей главе мемуаров первую самостоятельную операцию в качестве сотрудника ЧК – "Агентурное дело "Люся". Без особых сомнений Агабеков буквально отправил на расстрел (вспомним, что речь идет о 1920 г.) близкую ему молодую женщину, хотя какой-нибудь серьезной опасности для "дела революции" она не представляла.
Конечно, немаловажную роль в бегстве Агабекова сыграл личный мотив. Автор интереснейшей монографии "81огту-ре(ге1'5" ("Буревестники"), в русском переводе названной "Судьба советских перебежчиков"3, Гордон Брук-Шеперд вообще считает его единственным. Однако внимательно и беспристрастно оценивая личность Агабекова, с ним нельзя согласиться. Любовная история Агабекова в двух словах такова. Намереваясь усовершенствовать свой английский язык, он стал брать уроки у младшей дочери английского чиновника, служившего в стамбульской конторе британского пароходства – двадцатилетней Изабел Стритер. Между учеником, которому было тогда 34 года, и его молодой учительницей возник роман. Семейство Стритеров было категорически против этой связи. В январе 1930 г. Агабеков раскрыл возлюбленной свою настоящую профессию, но она, несмотря на это, не отвергла его, и они решили во что бы то ни стало соединить свои судьбы. Тогда же Агабеков впервые попытался наладить контакт с британской секретной службой, но только три месяца спустя Интеллидженс сервис проявила к нему интерес.
[3] Брук-Шеперд Г. Судьба советских перебежчиков//Иностранная литература. 1990. No 6- 8.
Свободное копирование
