Долгое будущее - 11

29 июля

Пальму, главный город Майорки, бомбили с воздуха... Проклятие! Меня мучает это. Я не могу никуда ходить, я не могу с людьми говорить, я заболела, кости болят, когда я думаю об Испании. Я хочу записать все, если б я могла вот так писать, как оно было! Хемингуэй иногда пишет так, что даже запах чувствуешь и видишь осязаемо... Мне почему-то последнее время часто Валенсия вспоминается. Ее всю хотелось целовать и гладить и радоваться на нее — такая она была. Помню, как мы пошли в Музео де Коррида. Этот музей был единственный в Испании — музей о Бое Быков. Мы пошли все трое — Аленка маленькая была, но как хорошо ходила! Иногда Цаплин брал ее на руки, чтобы отдохнула. Никогда она не капризничала, меня ничем не утомляла, я очень уважала ее во всем, эту трехлетнюю дочку нашу. Мы пошли на площадь — Плаза де Торос. Арена огромная. И подсобные домики кругом. Коррида — вещь сложная, при ней и часовня, и приемный покой, и загон для быков, и прочее. Старичок смотритель музея подошел к нам и учтиво спросил, что нам надо. Я объяснила, что мы «аффисионадос» — любители корриды. Он просиял и воскликнул: «Тогда вы должны посмотреть наш музей». И повел нас. Музей был небольшой. На стенах висели головы быков — знаменитых по корриде. Под каждым справка: история той корриды и быка. Портреты знаменитых матадоров, начиная с XVIII века. В стеклянных шкафах висели костюмы матадоров от самых старинных. Они не изменились и посейчас, только материи теперь другие, но костюм сам и сегодня такой же, каким был двести лет назад. Из темного бархата, алого и черного, расшитые золотом и серебром. Как мне хотелось купить костюм матадора! «Где их можно достать?» — спросила я старика. «В Севилье. Все костюмы матадоров из Севильи, там несколько знаменитых портных их делают. Но они очень дороги. Они стоят от тысячи пезет и выше». А плащи! А маленькие черные треуголки!..

Мы ушли из музея, узнав о корриде все, что полагалось, и старик сказал нам, что сегодня через два часа будет смотр быков и что все настоящие любители смотрят на «деканкахон». Это когда быков, привезенных в деревянных закрытых клетках к предстоящей корриде, из этих клеток выпускают в загон, где они пасутся и отдыхают несколько дней. Конечно, мы трое пошли смотреть. Быков выпускали в четырехугольный дворик, обнесенный высокой каменной стеной, такой широкой, что оттуда сверху «аффисионадос», то есть любители, и смотрят вниз со стены, как быков выпускают из клеток. Внизу в стене две двери: к одной подвозят клетку с быком, а в другой, стоит, прячась, человек — он осматривает быка, какой бык по темпераменту и силе, какое у него зрение и прочее. Быки были огромные, ужасающие, свирепые. Они, как львы, бесновались, прыгали как тигры, яростно мычали! Мне страшно было. Люди кричали: «Оле, красавец!» Люди говорили о быках, спорили — хорошо ли будет «драться» этот бык или нет, — все страстно заинтересованные, серьезные. Все мужчины. Я была единственной женщиной. То были простые люди — рабочие, крестьяне, мелкие служащие, всецело погруженные в дело корриды! Некоторые быки выходили из клеток мрачные, подавленные, немногие — спокойные и гордые, большинство — свирепые, яростные. Но все они были уверенные. Уверенные, что будут жить, что будут вечно жить, как уверены мы, как уверена я, ибо я не представляю себе, что я умру.

Я любила Валенсию!

В девять часов утра повсюду еще тихо, одни лишь молочницы уже не спят, развозят молоко. Зато к вечеру, как только зайдет солнце, и всю ночь напролет — вся Валенсия на улицах. Идешь по темным улицам и слышишь гитары, поют; в кафе яблоку негде упасть; по улицам гулянье, полным-полно народу. Балконов на домах множество, они увиты розами, виноградом, жасмином. Валенсия — богатый город. Там нет и подобия севильских или мадридских нищих кварталов. За городом рощи апельсинов, рисовые поля. Про Валенсию так и говорили — «сад Валенсии».

Вся земля вокруг города прорезана акведуками, водная система осталась еще от арабов. И раз в месяц заседает Водный суд. Почтенные старики крестьяне, в черных блузах, собираются у фонтана на площади и разбирают, не отмахнул ли кто себе больше воды, чем полагается.

Под землей на главной площади, в центре города, — цветочный базар. Спускаешься вниз по лестницам, а там прохладно и море цветов, продают их румяные толстые женщины-блондинки! В Валенсии очень много блондинок, и таких толстых, розовых милых женщин я нигде не видела. Я тешусь воспоминаниями об Испании, я утешаюсь ими...

Весной 1934 года мы получили визы в Италию: Дмитрий хотел выставить две-три скульптуры в Советском павильоне на Международной выставке в Венеции. Но денег было негусто, и мы решили вернуться на Майорку, куда меня тянуло тогда гораздо больше, чем в Италию.

Мы сели в поезд в Мадриде с тем, чтобы через восемь часов по расписанию приехать в Валенсию, а оттуда через несколько дней плыть в Пальму. Но, как обычно, испанский поезд плелся двенадцать часов, подолгу останавливался на каждой станции, и мы приехали в Валенсию поздно вечером. Мы не знали там ни души. На вокзале к нам подошел подозрительного вида человек и сказал, что знает хороший пансион, где есть комнаты, он нас проводит... Оставив чемоданы в камере хранения, мы отправились с ним. Было темно, фонари на улицах тускло горели, мы шли где-то по окраинам города, и народу встречалось мало. Аленушка выспалась в поезде и теперь была полна интереса к окружающему. В ту пору ее оживленность была всегда такой мирной и милой, она никогда не капризничала, никогда не была в тягость, не сердилась, не хмурилась, не так, как теперь в Москве... Подозрительный человек привел нас к невзрачному подозрительному дому. Хотя «пансион» помещался всего на третьем этаже, человек настоял, чтобы мы влезли в старый, заржавленный лифт. Медленно, со скрипом мы начали подниматься — стоп! Лифт застрял между этажами. Я ждала, что мы грохнемся вниз, но нет, лифт замер, словно размышляя, как надо бы поступить, а затем, кряхтя, спустился вниз. Валенсианец молил попробовать еще раз, и мы уступили его мольбам, казалось, дело идет о его чести! Старый лифт снова устало пополз кверху, но перед третьим этажом раздумал и быстро съехал вниз. На этот раз мы твердо вылезли из лифта, невзирая на горячие уверения человека, что уж теперь-то лифт не подведет! По стертым древним ступенькам крутой лестницы мы благополучно добрались до пансиона. Дверь нам открыл угрюмый хозяин — рыжий-ражий детина. В глубине души я уже с самого лифта решила, что мы попали в какой-то притон, но, зная, что, если дело дойдет до драки, могучий Цаплин сокрушит дюжину таких молодцов, я кротко молчала, прижимая к себе Аленушку. Хозяин показал нам ужасную каморку, мы сказали, что уйдем, поищем другой отель. Тогда он привел нас в большую красивую комнату с балконом и окнами от потолка до самого пола. Мы остались, хотя меня и огорчили тяжелые бархатные портьеры и кровать под балдахином. Но она была широченная, и простыни на ней из домотканого полотна сияли белизной, а Алене принесли маленькую белую кроватку, которая ей сразу понравилась. Хозяин сказал, что ужин ждет нас в столовой. Подозрительный человек получил от нас три пезеты и, осыпая нас учтивыми комплиментами, с благодарностью удалился. Угрюмый хозяин, добродушно улыбаясь, сказал, что «малютка прелестна!», и принес нам горя“- чей воды.

Мы почувствовали себя несравненно лучше, помылись, переоделись и втроем отправились в столовую. Что это была за прелесть! — большая, уютная. Столы накрыты домоткаными скатертями в красную клетку, все ослепительно чистое, а еда превкусная. Хозяин принес Алене молоко и ласково заговорил с ней — все испанцы любят детей. Мы вернулись к себе, я уложила Аленушку, Цаплин заснул, но мне было не до сна! Распахнув дверь на балкон, я долго стояла, глядя на темный, но отнюдь не спящий город. Было за полночь, но улицы были полны народу, откуда-то доносилась музыка, группа мужчин и женщин, громко смеясь, прошла под балконом. Было гораздо теплее, чем в Мадриде, воздух упоительно-легкий, душистый. Я легла спать, зная, что Валенсия придется мне по сердцу, полная любопытства к тому, какой же она всетаки окажется наутро! Нет ничего приятнее, как узнавать незнакомый город, в особенности, когда он прекрасен и каждый шаг по его улицам в радость, когда его обитатели красивые и веселые, а на дворе весна!

С утра мы отправились бродить по Валенсии. Она была полна неожиданностей! Вот площадь, а под ней, под землей, — цветочный рынок! Фонтан в центре, а вокруг на деревянных подставках террасами — груды, гирлянды, букеты роз, фиалок, тюльпанов — алых, голубых, белых, синих, розовых, разных цветов, а за прилавком стоят белокурые рослые красавицы, у них старинные высокие прически — волосы заколоты булавками с большими позолоченными шариками на концах, золотые серьги с изумрудами и висюлькамижемчужинами. Пусть серьги и поддельные, но это традиционные валенсианские серьги. Юбки из парчи, да, да, из разноцветной парчи, и белые легкие фартушки с кружевом — то самое — валенсианское кружево. Это рослые блондинки очень красивы. Какая-то особая порода испанок! Вот мы свернули в переулок — тихая маленькая площадь и на углу удивительный дом-дворец — затейливое рококо из серого мрамора с роскошными лепными украшениями. Спрашиваю у прохожего — что это? Он отвечает: «Это дом маркиза КАРАБАСА!» Тот самый маркиз Карабас из сказки! Как весь этот дом похож на сказку, так и ждешь, что появится ученый кот! Вот узкая улица, ряды лавок и мастерских — в этом окне гитары, в другом — попоны для лошадей — сетки из красной, зеленой, желтой шерсти с большими свисающими вниз помпонами. Дальше в окне черные кружевные мантильи из бархатных «мадроньяс», а вот на прилавке — чудесная глиняная облитая посуда, смешные кувшины, бутыли, кружки. Все это делается тут же, на этой улице, в глубине каждой из этих лавок.

Прохожие спешат на рынок, на службу, на работу. Но все какие-то веселые, сытые, нарядные. Привольно жилось в ту пору в Валенсии, это была самая богатая провинция в Испании. За городом — фруктовые сады, рощи апельсинов и лимонов и даже плантации риса. Вся цветущая долина Валенсии пронизана каналами, оставшимися еще от мавров. Эти каналы заботливо поддерживают, ведь они орошают всю эту плодородную местность. Пожалуй, больше всего в Валенсии меня поразил Водный суд. Мы пришли в небольшой сквер — посредине журчал фонтан, вокруг него сидели старики в черных валенсианских блузах и широких соломенных шляпах. Они сидели торжественно, важно и о чем-то строго рассуждали. Я спросила у какого-то прохожего, чем это они заняты? И мне пояснили, что сегодня четверг, а по четвергам в этом сквере собирается Водный суд. Происходит заседание старейшин: все каналы имеют шлюзы (каналы узенькие, но длинные-предлинные), и хозяева садовых участков не имеют права самовольно открывать шлюзы; если они взяли больше воды, чем следует, на них налагается штраф. Словом, в обязанность старейшин входит следить за распределением воды, за чистотой каналов и прочим. Это и есть Водный суд. Крестьяне сами выбирают старейшин из своей среды. Водный суд существует уже в течение многих столетий.

К полудню стало жарко. Мы сели за столик на тротуаре перед маленьким кафе, и гарсон, не спрашивая, чего мы хотим, поставил перед нами стаканы и кувшин, наполненный какой-то серовато-белой жидкостью, похожей на молоко. Через соломинки мы потянули эту «орчату» (прохладительный напиток) и обомлели от восторга! По-моему, «орчата де чуфас» — самый вкусный напиток на свете, Валенсия им славится. Чу фа — маленькие бобы, дают сок, похожий на молоко, в сок еще чего-то прибавляют, ставят на холод, а затем пьют. Мыс Аленой пили эту «орчату» с утра до вечера с неизменным наслаждением. Люди в Валенсии были какие-то добродушные и приветливые. К кому бы вы ни обратились, вам всегда отвечали любезно, предупредительно, не только объясняли, где что, а провожали, усаживали в трамвай, в автобус, прощались с пожеланиями здоровья и счастья, особенно если узнавали, что вы русская — советская.

Большинство улиц узенькие, кривые, масса скверов, садов, большие тенистые бульвары, фасады домов усеяны балконами, увитыми вьющимися розами и виноградом; кафе на каждом углу; есть и обмелевшая речка, а море довольно далеко за городом, туда можно проехать на трамвае или на автобусе.