Магическое слово «мотор!»

Магическое слово «мотор!»

Накануне съемки я долго не могу заснуть. В уме идет мучительный процесс. Вспоминаются какие-то случаи, порой давным- давно минувшие. Они всплывают как бы сами по себе, и неожиданно приходит решение.

Но никогда не знаешь, что тебя поджидает на съемочной площадке.

В «Цыгане» есть сцена, когда я переправляюсь через Дон. Лодка причаливает к берегу, там, на горе, дом Будулая. Окна заколочены, дом осиротел с тех пор, как уехал хозяин. Выхожу из лодки и по привычке смотрю наверх. И вдруг — дымок из трубы, окна распахнуты настежь. Первое, что приходит в голову, — Будулай вернулся.

В сценарии написано, причем в скобках: «Клавдия в одну секунду оказалась наверху».

В одну секунду…

Дом стоит на крутом берегу. Ну как туда взбежать?

Художники придумали, что к дому ведет лестница. В жизни это вполне возможно. Хозяин сделал лестницу, чтобы спускаться к реке. Рабочие кое-как сколотили лестницу. Не на век же! Снимут несколько кадров, и всё. Да и ремарки в сценарии они не читали.

Я знаю, что у лестницы должен быть шаг. Все ступеньки должны быть выверены. А рабочие одну ступеньку сделали маленькой, другую очень высокой, потом среднюю, потом опять высокую… К тому же лестницу шатало, вместо поручней приколотили тоненькие доски. И тоже наспех.

Перед съемкой Александр Бланк наставлял:

— Ты как птица должна взлететь по лестнице.

Какая птица? Мне бы кое-как взобраться, а взлететь невозможно.

— Ну ладно, — говорит Бланк. — На съемке сделаешь как надо.

Есть такое магическое слово — «Мотор!».

«Мотор!» — и что-то включается у тебя внутри. Это слово подстегивает, мобилизует тебя. «Мотор!» — и надо плакать или смеяться, бежать или умирать. Все, все что угодно ты сделаешь. «Мотор!» — и наступает самый прекрасный момент творчества, когда кажется, что ты все можешь.

«Мотор!» Я не помню, как взбежала по лестнице. В считанные секунды я была наверху. Каким образом?

Бланк смеется:

— А ты думала, что трудно… Я же говорил, что как птица взлетишь.

Я посмотрела на режиссера: а в самом деле, как это я взбежала?

В то время я очень уставала от частых переездов. Кроме «Возвращения Будулая», я снималась в картине «Тетя Маруся». Из Ленинграда ехала в Москву, побуду полдня дома и тут же на вокзал — надо вовремя добраться до Дона. Мы сняли несколько эпизодов «Тети Маруси» в ленинградском пригороде. У меня уже были билеты в Москву, а оттуда — на Дон: сначала в город Шахты, а затем на машине в Усть — Донецк.

В перерыве между съемками мы обедали в кафе. Нам заказали обед, повар обещал сделать холодный свекольник. Думаю, вот здорово, тем более что встали ни свет ни заря, я проголодалась и с аппетитом съела порцию свекольника. И вдруг почувствовала, что у меня горит, голова, поднимается температура. И все внутри болит. Только бы не закричать… Едва сдерживаюсь. Начинает знобить.

— Что с вами, Клара Степановна? — спрашивают меня. — Вы такая бледная…

— Мне что-то плохо, хочется прилечь. Я съела свекольник…

— Да, в нем было много уксуса.

Дали таблетки — никакого облегчения я не почувствовала. Конечно, надо было срочно вызвать «скорую» и ехать в больницу. Терпеть боль было невозможно. Я подозвала режиссера.

— Если вы хотите доснять мою сцену, — сказала я, — то снимайте: через час я уже вообще не смогу ничего сделать.

А сцена такая — ссора на даче у Пети. Драматическая сцена, когда тетя Маруся заявила, что уходит…

Сейчас последует команда «Мотор!». А я чувствую, что и слова сказать не могу. Не могу сделать даже несколько шагов и вообще плохо представляю, что происходит вокруг. Все как бы в тумане.

Звучит команда «Мотор!», и я иду — ровно, не шатаясь, продираюсь через кусты…

«Стоп!» — и я чуть ли не теряю сознание. А мне надо возвращаться на второй дубль. Как я добрела, не знаю. Не помню. В каком-то забытьи становлюсь на место.

«Мотор!» — и я опять снимаюсь.

Это трудно понять.

Я еле добралась до гостиницы. Пришлось вызвать «скорую». Она доставила меня в больницу. Сопровождал меня директор группы, прихватив мой чемодан. Мол, врачи посмотрят, что- нибудь дадут, чтобы стало легче, и я уеду в Москву.

В больнице что-то долго обсуждали, взяли анализ крови…

Директор спрашивает:

— Скоро она освободится? У нее вот — вот поезд…

Женщина — хирург строго на него посмотрела.

— Какой билет? Какой поезд? Актриса такой же человек, как и все. Она больна. У нее серьезное воспаление. Вы должны поехать на вокзал, сдать билет. Приходите завтра. Мы еще не знаем, что с ней. И потому она останется здесь.

Так я осталась в больничной палате. И не на один день. Часто ко мне приходили из группы, спрашивали, как здоровье, когда меня выпишут.

— Мы тут недалеко снимаем. Совсем недалеко. Может, вы через несколько дней сможете сниматься.

Директору было совершенно все равно: болеешь — не болеешь. Надо план выполнять. А вдруг я скажу: «Да — да, я снимусь и вернусь в больницу». С актерами это бывает. Но я была не в состоянии это сделать.

Дали телеграмму в группу «Возвращения Будулая».

Как только меня выписали из ленинградской больницы, в тот же день привезли на съемочную площадку. Я снималась до позднего вечера и потом меня проводили на «Красную стрелу».

Утром я приехала в Москву, а вечером того же дня выехала на Дон.

Там уже все знали, что мне нужна строжайшая диета — только каша несоленая и отварное мясо, тоже без соли. Утром в мой гостиничный номер постучала дежурная.

— Клара Степановна, мы вам сварили кашу.

На следующий день снимали сцену у ворот военной части. В перерыве я присела на скамейку, пью чай из термоса.

Подходит солдат:

— Клара Степановна, мы приглашаем вас в столовую, пообедать.

— Но мне ничего есть нельзя…

— Мы специально для вас сделали диетическое блюдо.

Казарменный повар выварил кусок мяса, перемолол в мясорубке и приготовил фрикадельки с гречневой кашей.

Мне составили щадящий график съемок, я его выполнила и уехала в Москву. И тут же раздался звонок из Ленинграда из киногруппы фильма «Тетя Маруся».

— Клара Степановна, мы купили вам путевку в лучший санаторий в Сестрорецке. Вы будете там жить, питаться, и мы вас будем возить на съемки.

А снимали за пятьдесят километров от санатория. Утром мне готовили специальный диетический завтрак, а обед я брала с собой в термосе. Так я и ездила на съемки из санатория — каждый день две недели подряд…

В фильме «Цыган» есть сцена, когда Ваня говорит мне: «Да чего его искать, Будулая… Вон он, недалеко от нас живет. В сторожке, на острове». Я побежала к Дону, прыгнула в лодку и гребу…

Была весна. Талая вода еще не сошла. Дон разлился. Вода холодная, течение быстрое, там и здесь крутятся воронки… Опасно.

Меня, конечно, успокоили… Прибудет катер с матросами, которые в случае чего отбуксируют лодку назад, против течения, будут дежурить за кадром. И если, не дай Бог, лодка перевернется, они моментально меня спасут.

Но, как и всегда, проходит час, второй, третий, солнце движется по небосводу, скоро нельзя будет снимать. А нет ни катера, ни «скорой помощи».

Я собралась с духом и заявляю перед группой:

— Дорогие друзья, я вынуждена сделать заявление. Плавать я не умею, грести тоже не умею. Но, тем не менее, я прошу, давайте снимать, потому что солнце уходит.

Все согласились, пропустив мимо ушей, что я не умею ни плавать, ни грести, и начали готовиться к съемке.

И вот я первый раз в жизни сажусь за весла. Да еще в пору весеннего разлива Дона. Мне показали, как надо придержать одно весло, а другим грести, чтобы повернуть лодку и пристать к берегу.

Я поняла: плыть по течению — легко, но против течения куда как сложнее. Да еще держать ровную линию… Но я думала только о том, что нужно точно приплыть к тому месту, где стоит камера, вытащить лодку на берег и — бежать в гору…

Сняли два дубля, а от третьего отказались. Только потом режиссер признался, что очень боялся каких-либо неожиданностей.

Вот если бы меня сейчас спросили: «Можешь сесть в лодку и грести?» — «Да никогда в жизни. Никогда!»

Но магическое слово «Мотор!» заставляет сделать то, на что никогда бы ни прежде, ни потом не решилась.