Ах, Самара, городок...

Я родился в Самаре в 1913 году и жил в этом городе до восемнадцати лет.
В те далёкие времена Самара была небольшим губернским городом с населением около 120 тысяч жителей, включая пригороды. Расположена Самара на высоком левом берегу полноводной красавицы Волги при впадении в неё небольшой речки Самарки, давшей название городу.
В навигацию на Волге было интенсивное движение: вверх и вниз по реке шли пароходы, пассажирские и грузовые; юркие, пыхтящие и сильно дымящие буксиры тащили то по одной, а то и сразу несколько барж. Сновало много прочих, крупных и мелких, судов и судёнышек. Пароходы в то время были колёсными: это значит, что они приводились в движение при помощи огромных колёс с плицами, укреплённых по обе стороны корпуса парохода и прикрытых декоративными решётками, на которых было написано названием парохода. Из трубы шёл дым, колёса крутились, плицы весело шлёпали по воде, и пароход плыл по реке. Течение на Волге было сильное и скорость транспортов, плывущих против течения, была значительно ниже идущих вниз по течению.
Часто вниз по Волге перегонялись гигантские плоты, длиной до полутора-двух вёрст. Так сплавлялся к низовьям реки лес. Плоты были составлены из связанных между собой толстых брёвен. На них шла своеобразная жизнь: были построены избушки или шалаши, вместе с людьми плыли коровы, козы, домашняя птица, на верёвках сушилось бельё, на походных печках готовилась еда. Управляли плотами опытные плотогоны при помощи длинных шестов и огромного руля, укреплённого в конце плота.
Фарватер реки был обозначен бакенами. Вдоль одного берега на бакенах зажигались красные огни, а вдоль другого – жёлтые. Каждый вечер бакенщик на лодке подплывал к каждому бакену, чтобы зажечь лампу, находящуюся на бакене и прикрытую стеклом. А рано утром он же гасил эти лампы.
Когда я был маленьким, работа бакенщика казалась мне очень интересной, и я думал: когда вырасту, обязательно буду бакенщиком. Но, когда немного подрос, то твёрдо решил стать кучером. Когда учился в старших классах, мечтал стать лётчиком, а потом - геологом. Правда жизнь внесла коррективы в мои планы, стал я киноинженером и о своём выборе никогда не пожалел.
Все волжские пароходы в то время принадлежали двум акционерным пароходным компаниям: «Самолёт» и «Кавказ и Меркурий». Название «Самолёт» понятно, хотя все знают, что пароходы не летают по воздуху. А вот почему «Кавказ и Меркурий», никто, наверное, даже члены правления этого общества, не только не могли объяснить, но даже и не пытались выяснить происхождение этого названия.
Через Самарскую пристань проходило огромное количество всевозможных грузов, в том числе в недра барж загружалось много зерна, ведь Самара была крупнейшим в России центром хлеботорговли.
Монопольное право грузить и разгружать пароходы и баржи принадлежало татарской артели грузчиков. Это были физически крепкие, сильные, сноровистые люди. Интересно было смотреть, как ловко они работают. Работу волжских грузчиков прекрасно описал в своих произведениях В.А. Гиляровский. К своему промыслу татары никого не допускали, а возможных конкурентов ловили поодиночке и били, долго и жестоко. Такое поведение татар было всем известно, поэтому артель все и уважали, и боялись.
Дома в Самаре во времена моего детства были в основном деревянные, и в городе довольно часто случались пожары. Для борьбы с пожарами, кроме пожарной команды с пожарниками в сверкающих медных касках, мчащихся на пожар на повозках, запряжённых крупными конями с развевающимися гривами, на Волге был пожарный пароход «Самара». На этом пароходе была установлена сильная машина, благодаря чему насосы посылали мощную струю воды, достававшую чуть ли не до середины города. Поэтому, когда где-нибудь возникал пожар, пароход «Самара» спешил на помощь. У жителей была такая припевка: «Эй, «Самара»! Качай воду! Дайте ходу пароходу!»
До установления советской власти Самара была по существу купеческим городом. Благоустройством своим город обязан жившим в Самаре деятельным купцам. Так, например: в конце проходящей через весь город главной улицы (до революции Дворянской, после революции Советской, а сейчас не знаю, какое имя ей присвоено) начинался лес, спускавшийся по склону к самой Волге. Купец Струков нанял лесорубов, и они прорубили в этом лесу аллеи. Кроме того, они очистили от деревьев большую поляну, на которой построили эстраду, а перед эстрадой установили несколько рядов скамеек. За всё это заплатил из своего кармана купец Струков. Он же оплачивал работы по поддержанию сада в образцовом порядке. По вечерам в субботу и в воскресенье на эстраде играл духовой оркестр пожарной команды. Оркестру платил также купец Струков. Этот сад стал называться Струковским, и был любимым местом отдыха горожан.
Другой самарский купец Челышев построил за свой счёт благоустроенную баню, в которой были хорошо оборудованные мужское и женское отделения, а также несколько отдельных банных номеров, которые могла посещать семья. Построив баню и наладив в ней работу, Челышев подарил её городу, но зарплату работникам продолжал платить вплоть до рокового 1917 года. Надо сказать, что и после революции баня сохранила своё название – Челышевская.
Богатый самарский купец Шехобалов на свои деньги построил в лесу около Самары большую больницу, оборудование для которой закупил в Германии. Больница состояла из отдельно стоявших корпусов. Был корпус терапевтический, корпус хирургический и родильный дом. Построив и оборудовав больницу, Шехобалов подарил её городу. Для работы в этой больнице Шехобалов нанял врачей, медсестёр, сиделок, словом, весь необходимый медицинский и обслуживающий персонал. Зарплату им он платил из собственных средств. Лечили в этой больнице бесплатно. В случаях появления особо тяжёлых больных в больнице собирался консилиум из наиболее квалифицированных специалистов, бывало что приглашались специалисты из других городов и даже из-за рубежа. Шехобалов щедро платил участникам консилиума и, разумеется, возмещал им расходы на проезд. Больница называлась Шехобаловской. Надо ли говорить, что такая работа больницы продолжалась до установления власти рабочих и крестьян.
Одним из самых красивых зданий города было здание театра, построенное также на средства самарского купечества.

 

В Самаре действовали технические курсы, которые организовал и содержал купец Овчинников. Для преподавания на этих курсах им были приглашены крупнейшие специалисты своего дела. На этих курсах готовили весьма квалифицированных электриков, механиков и строителей. Выпускников, окончивших курсы Овчинникова, охотно принимали на работу промышленники и директора заводов, назначая их на инженерные должности, в том числе на ответственные и руководящие. Со своей работой овчинниковцы всегда успешно справлялись.
Было в Самаре епархиальное училище для девочек из небогатых семей. В этом училище девочек учили Закону божьему, благопристойному поведению и умению экономно вести домашнее хозяйство. Выпускниц этого училища, как правило, приглашали гувернантками в зажиточные дома.
Действовали в Самаре большой православный собор и еврейская синагога.

Собор стоял на главной площади города, поэтому она называлась Соборной. По церковным праздникам и перед большими богослужениями староста церковного совета объявлял прихожанам, сколько пудов свечей для службы пожертвовал тот или иной купец. Естественно, что каждый из них старался отличиться перед другими.
Население Самары было смешанное. Там жили русские (их было большинство), жили татары и евреи, жили армяне и немцы, но конфликтов на национальной почве не было. Жители одной национальности к жителям другой национальности относились с уважением, считая, что каждый может молиться богу так, как хочет и умеет.
У кантора синагоги был сильный и красивый голос. Про этого кантора говорили, что у него соловей в горле. Когда он пел, то послушать его в синагогу приходила вся городская интеллигенция, независимо от национальности и вероисповедания.
В двух верстах от Самары был большой посёлок, в котором жили молокане (особая секта христиан). Молокане выращивали лучшие в России фрукты и овощи. Предприимчивые люди покупали у молокан по дешёвке плоды их труда, а затем с выгодой продавали в других городах.
Вспоминая сейчас вклад купечества в жизнь Самары, думаю, во-первых, что купцы считали для себя делом чести делать всё возможное для улучшения жизни города, не жалея для этого средств. Во-вторых, Самара не была исключением из правил: на протяжении многих лет (естественно, в дореволюционное время) во всех городах России купцы затрачивали огромные средства на строительство так называемых бытовых и культурных объектов, которые приносили большую пользу жителям города, а купцам, построившим их - славу. Мы с женой много поездили по большим, средним и малым городам России. В каждом из них на центральных улицах сохранились красивые добротные дома, построенные в ХVIII, ХIХ веках, в начале ХХ века на средства местных купцов, для которых при советской власти название «кровосос» стало самым мягким.
Как только в Самаре укрепилась советская власть, всех самарских купцов арестовали, как классовых врагов и, не тратя времени на такие «буржуазные» предрассудки, как следствие и суд, просто взяли да и расстреляли всех.
 С большим сожалением видим, как сейчас в России так называемые «новые русские» купцы стараются урвать от народного добра кусок побольше, утащить его тут же за рубеж, превратив в виллы, банковские счета, потратив на приобретение фамильных замков, футбольных команд, яхт, самолётов и прочего, совершенно не желая видеть, в какой нищете на родине живут учителя, врачи, пенсионеры, да и подавляющее большинство народа, давно потерявшее веру в «светлое будущее».
Но вернёмся к Самаре времён моего детства. В городе был единственный в то время на всю страну трубочный завод, изготовлявший дистанционные трубки для артиллерийских снарядов; были большие ремонтные мастерские железнодорожного транспорта; работало несколько крупных мукомольных предприятий, причём на одном из них производили муку так называемого «голубого» помола. Такой муки нигде в России больше не вырабатывали. Была в Самаре кондитерская фабрика, которую ещё задолго до революции основали немецкие предприниматели по фамилии Эйнем. Продукция этой фабрики славилась вплоть до Москвы и Петербурга. И сейчас это одна из лучших кондитерских фабрик в стране. Название её «Россия».
Работали частные предприятия по производству одежды и обуви. Небольшая фабрика по производству джемперов принадлежала отцу Любы Гликман, с которой я учился в одном классе. Оружейно-техническая мастерская принадлежала семье Одынец, чья дочка Броня была признанной первой красавицей Самары, однажды поразившей весь город тем, что первой из девушек вышла на каток не в обычной для того времени длинной юбке, а в шароварах. С братьями Брони (их было трое – Эдуард, Героним и Бек) я дружил.
В Самаре было три аптеки, работавших круглосуточно. В 11 часов вечера аптеки запирались, но в каждой находился дежурный провизор. На звонок, находившийся на входной двери, он открывал дверь и отпускал требуемое лекарство.
Особым уважением жителей Самары всегда пользовались учителя и врачи. Каждый житель, встречая на улице учителя или врача, обязательно снимал шапку и кланялся.
Из учебных заведений в Самаре были: отделение Казанского университета, фармацевтический техникум, преобразованный в 1915 году в фармацевтический институт, технические курсы Овчинникова, вполне вероятно, послужившие впоследствии основой для открытия политехнического института.
Самара стоит на линии Самаро-Златоустовской железной дороги, поэтому в Самаре есть железнодорожный вокзал, а в нём – зал ожидания. Самарцы постарались и построили зал ожидания таких размеров, что в нём свободно могла разместиться полнокровная дивизия вместе с частями усиления. Самарцы так гордились этим залом, что иногда его даже подметали. Само собой разумеется, что такое важное санитарно-гигиеническое мероприятие производилось накануне больших революционных праздников.
Рядом с вокзалом был переезд через железную дорогу. Этот переезд назывался Панским. За ним находился посёлок, о котором ходила дурная слава. Жители города туда старались не ходить, а если там что-нибудь было нужно милиции, то она появлялась только в конном строю, и не меньше, чем в составе трёх-четырёх всадников, да и то только в дневное время. Верховодил там некто Сашка Шалим. Между прочим, отец Сашки был всеми уважаемый человек. Он работал на железной дороге, был машинистом паровоза. Он без труда управлял большой сложной железной машиной, но с собственным чадом, судя по всему, справиться не мог.
Однажды в драке Сашку зарезали. Отпевали его в кладбищенской церкви. После отпевания Сашкины дружки взяли гроб с его телом и пошли с ним по улицам, по пути выбивая окна и высаживая двери. (Ну, чем не теперешние «антиглобалисты»?) Это мероприятие переполнило терпение городских властей. В одну прекрасную ночь посёлок был оцеплен войсками ГПУ. Под арест были взяты все парни в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. После проверки тех, кто не состоял в шайке Шалима, отпустили с миром по домам, а шалимовцев отправили служить на флот, но с таким расчётом, чтобы два шалимовца не оказались в одном экипаже. И только после этой операции в Самаре и её окрестностях наступили мир и спокойствие.
В криминальной среде России, которая в описываемые времена была весьма многочисленной, существовали определения некоторых городов, выражаемые в эпитетах, добавляемых к имени города. Так, например, Одесса-мама или Ростов-папа означало, что любители поживиться за чужой счёт в этих городах жили, как под крылышком у папы с мамой.
А как же родная Самара? Неужели для неё не нашлось подходящего эпитета? Ничуть не бывало! Для определения характера Самары применялось не одно, а целых три слова. Криминальные элементы говорили так: ****ь Самара засыпала. И говорили не спроста. В Самаре был сильный и энергично работавший уголовный розыск. Как только любители чужого добра приезжали на гастроли в Самару, они немедленно попадали за решётку и, глядя на «небо в клеточку», жаловались дружкам: «***** Самара засыпала!». Со временем последнее слово как-то само собой отпало и про мой родной город стали говорить просто: ***** Самара.
Как и во всех уважающих себя городах страны, в Самаре была своя самарская шпана, которую почему-то называли горчишниками. Эти горчишники были шпаной смирной, драки с членовредительством не затевали, нападениями на мирных граждан и грабежами не занимались. Собственно, это были группы подростков и парней, школьников, учеников ремесленников и ребят, уже начавших работать. В свободное время эти ребята собирались вместе и проводили время, как хотели. Были в их поведении определённые правила, которые свято соблюдались, и горе было тому, кто пытался их нарушить – свои же безжалостно наказывали таких нарушителей. Например, часто проводились драки: класс на класс, школа на школу, улица на улицу. Так вот, в этих драках были неписаные законы: драться до первой крови, лежачего не бить и ни в коем случае не держать в руке никаких предметов, ни камешков, ни свинчатки. Я в ту пору по возрасту ещё не подходил, чтобы считаться полноценным горчишником, но, конечно же, я водил с ними дружбу. Горчишники звали меня «Духовой», что на их языке означало смелый, боевой. А был я задиристым малым и зачастую затевал драки, но потом взрослые парни оттесняли меня в сторону, чтобы я не попал под чей-нибудь увесистый кулак. Оберегали горчишники и мальчиков, носивших очки. Никогда их не обижали и не задирали, чтобы те не могли в драке разбить или потерять очки. Короче говоря, эта шпана была, если можно так выразиться, благородного, даже я бы сказал, рыцарского поведения. Если кто-то из горчишников видел старичка или пожилую женщину, купивших на базаре какие-то продукты, то тут же предлагал свою помощь и доставлял ношу до дома. Они же помогали одиноким пожилым людям по весне вскопать огород, а осенью помочь с уборкой урожая. Слова благодарности были для них лучшей наградой. Если же в городе случался пожар, то все свободные горчишники бросались на помощь, выстраивались в цепочки и передавали от колонки вёдра с водой, а то и баграми растаскивали брёвна.
Была в то время в Самаре организация анархистов, которую возглавлял еврей Александр Моисеевич Карасик. Этот Карасик удостоился необычной чести: за его политическую деятельность его торжественно отлучили от синагоги, и местная еврейская община вычеркнула его из списка своих членов. Однако эти действия ни на здоровье, ни на поведение Карасика никакого влияния не оказали.
В первые дни гражданской войны все самарские анархисты пошли на фронт сражаться, как им казалось, для всеобщего блага. Как они воевали, можно судить по такому примеру: когда с фронта отвели Чапаевскую дивизию для пополнения, отряд самарских анархистов под командованием Карасика две недели держал фронт против казачьих частей атамана Дутова. А это вам не фунт изюма.


Напротив Самары, на той стороне Волги, было село Рождествено, куда зимой по субботам сразу же после занятий в школах, на лыжах направлялось большинство самарских школьников- старшеклассников.
Около села были удобные для спуска на лыжах горы, и даже небольшой трамплин. В Рождествено ночевали, а в воскресенье, к концу дня возвращались в Самару.
У жителей села Рождествено был своеобразный промысел – предоставление ночлега лыжникам. Особым комфортом этот ночлег не отличался. На пол в большой горнице укладывалось сено, от которого шёл приятный запах. Поверх сена расстилалась холстина, а подушками нам служили наши шапки с вложенными в них варежками. Как же крепко спалось нам на душистом сене после лыжного пробега.
Утром хозяева угощали своих гостей пирожками с картошкой и топлёным молоком. Это была такая вкусная еда, что мне даже сейчас кажется, что более вкусных харчей я не ел никогда. Стоило всё это всего двадцать копеек. Для сравнения сообщаю, что обед в ресторане «Гранд-Отель» стоил в те времена (а это были времена НЭПа) сорок одну копейку.


Весной, во время половодья, в Самаре на несколько дней прекращалась работа в конторах и учреждениях, нарушались занятия в старших классах школ. И тут уж ничего нельзя было поделать, так как все уважающие себя самарцы отправлялись в кругосветку. Что это такое? Сейчас я объясню. Город Самара расположен на волжском берегу в южном конце Самарской Луки, то есть большой излучины реки Волги, огибающей здесь живописные Жигулёвские горы. Весной разливалась Волга, разливались и её притоки, в частности небольшая в обычное время речка Уса.
Маршрут кругосветки был такой: на лодках разных видов и объёмов, главным образом на гичках, небольших узких, лёгких, быстроходных лодках, путешественники отправлялись вниз по течению Волги и плыли до села, называвшегося Переволоки. Там они причаливали к берегу, где их уже ждали жители этого села с подводами, запряжёнными лошадьми и оборудованными таким образом, что на подводу можно было поставить лодку и перевезти (переволочь) её в нужное место. Отсюда и название села – Переволоки. Дело в том, что в половодье на расстояние в полторы версты к селу Переволоки подходила сильно разлившаяся река Уса, которая впадала в Волгу по течению выше Самары. Таким образом, весь маршрут Самарской кругосветки проходил по течению двух рек, сначала Волги, затем Усы, а потом снова по Волге, по течению, путешественники возвращались домой.
А какие красоты можно было наблюдать на берегах реки. По правому берегу возвышались сказочной красоты Жигулёвские горы, большая часть которых была покрыта лесом. Однако, одна из вершин Жигулей носила название Лысая гора и вполне соответствовала этому названию. Высоко на скалистом склоне этой горы можно было прочитать слово «Огарки». Это оставила свой автограф путешествовавшая по Волге компания, в которую входили писатели Максим Горький, Петров (Скиталец), певец Ф.И Шаляпин, называвшие себя по названию ранней повести Скитальца «Огарки».
Мы с товарищами решили переплюнуть их достижение. Забравшись на самую вершину Лысой горы, спустились на доске, привязанной к верёвкам, и несмываемой краской оставили память о себе – изобразили контур черепа, внутри которого каждый из нас расписался. Моя фамилия была второй сверху в правом столбце. Наш череп был выше «Огарков», чем мы несказанно гордились.
На этом же берегу Волги дальше за Жигулями открывался вид на легендарный утёс, носивший имя разбойника Степана Разина. А дальше взгляд привлекал Молодецкий курган.
Весь противоположный берег был так называемой курортной зоной. Дачные места назывались: Красная глинка, а ниже по течению была Барбашова поляна. Красивые белокаменные здания с колоннами и спускавшимися к воде лестницами были обрамлены ухоженными деревьями. Зрелище было очень приятное
Самарская кругосветка по времени занимала от одного до нескольких дней. Это зависело от желания и возможностей путешествующих. Можно было сделать остановку на берегу в приглянувшемся месте, развести костерок, перекусить, отдохнуть и продолжать путь. Мы с товарищами как-то решили установить рекорд: на быстроходной гичке за сутки почти без остановок мы прошли весь маршрут и вовремя вернулись в школу. Однако усталость дала о себе знать и мы, усевшись за парты, мгновенно уронили головы на руки и крепко уснули.


Был в Самаре времён моего детства и юности большой яхт-клуб. На всю жизнь запомнилось чудное зрелище: тихий вечер, зеркальная гладь реки, по которой скользят красавицы – яхты с наполненными ветром парусами. Самой большой была яхта по имени «Сармат». Помню также яхты «Скиф», «Апаш». Яхта «Ой-ли!» принадлежала братьям Власовым Ивану Владимировичу и Виктору Владимировичу. Когда-то, разумеется, в «проклятое» царское время, их отец работал бухгалтером на крупном предприятии, принадлежавшем хозяину. Отец умер, когда сыновья были мальчиками-подростками. Так вот, хозяин содержал эту семью – мать с двумя сыновьями – до тех пор, пока сыновья не закончили школу, а затем коммерческое училище, по окончании которого они поступили работать на предприятие этого промышленника. Не трудно представить, как они работали и как зарабатывали.
Кстати, все владельцы яхт не были какими-то бездельниками. Вечером, после работы они приходили в яхт-клуб и выходили на яхтах на прогулку по Волге вдоль набережной, на которой собиралось много зрителей – любителей парусного спорта. Надо сказать, что к приходу хозяина команда яхты должна была полностью подготовить яхту к выходу на прогулку: привести в порядок паруса и канаты, надраить до блеска все металлические детали, вымыть палубу и внутренние помещения.
Когда я был уже учеником старших классов я состоял в команде яхты «Ой-ли!» и с радостью выполнял все возложенные на меня обязанности. Был у нас в команде один парень. Имени его мы не знали, все его звали Тарзан. Отличался он тем, что умел свистеть прямо как Соловей–разбойник. Когда мы проплывали мимо набережной с большим скоплением зрителей и пели песню с припевом «Ой-ли!», Тарзан оглушительно свистел к удовольствию, как членов команды, так и публики. Думаю, за это его и держали в команде.
Примерно раз в три года устраивались соревнования яхт - парусная регата. Тут уж все выкладывались, чтобы победить в этом почётном соревновании. Яхта, которая три раза подряд выигрывала первенство, награждалась шёлковыми парусами.
Особым шиком во время прогулок считалось мастерство приблизиться к проплывающему мимо пароходу, нырнуть бушпритом под палубу и так пройти немного борт о борт с пароходом, однако, не касаясь борта парохода. Это могли позволить себе команды яхт с первоклассным рулевым. В таких случаях пассажиры парохода бросали на палубу яхты яблоки, конфеты, как поощрение за развлечение.
Во время выхода яхт на прогулку над Волгой плыла музыка игравших на берегу оркестров, а также песни, исполнявшиеся яхтсменами. Умели самарцы красиво отдыхать.

 
Зимой же любимым развлечением жителей города был спуск на санях к Волге. Не думайте, что этим занималась только ребятня, парни, девушки. Взрослые люди тоже очень любили это занятие. Самым любимым был так называемый Монастырский спуск. Он отличался крутостью и в связи с этим некоторой опасностью. Сани для спуска с гор были
особенные: длинные, на которых помещалось три-четыре человека. Сзади сидел рулевой и управлял движением саней. Ах, как приятно было под свист ветра в ушах нестись вниз по склону и вылетать на покрытую льдом матушку-Волгу.


На всю жизнь запомнился мне случай, произошедший со мной в давнее время. Мне было в ту пору немногим более шести лет.
Ясным солнечным зимним днём играл я со своими сверстниками на улице перед воротами нашего дома.
  Время в ту пору было тревожное - шла гражданская война, и мать строго запретила мне отходить от дома дальше угла Самарской улицы, на которой мы жили, и пересекающей её улицы Льва Толстого. Обычно этот запрет я никогда не нарушал. Но в этот день запрет был мною нарушен. Вот почему это случилось.
До нас донеслись слабые звуки духового оркестра. Он играл где-то далеко от нас, но в безветренный морозный день звуки разносятся далеко.
Услышав музыку, мы бросили свою возню и со всех ног кинулись к улице Льва Толстого. Добежав, увидели, что по обеим сторонам мостовой стоит народ и смотрит в сторону Галактионовской улицы, откуда доносятся звуки военного марша.
Конечно, мы пролезли вперёд и тоже стали смотреть.
По улице Льва Толстого под звуки походного марша шёл полк красноармейцев. Вот мимо нас прошёл командир полка, проплыло в воздухе знамя, по бокам которого шли ассистенты с шашками наголо, прошёл оркестр и стали проходить ровные шеренги красноармейцев.
Гремела медь оркестра, гулко ухал барабан, и в такт ему мерно покачивались, блестя на солнце, штыки над головами бойцов.
Полк безукоризненно держал строй, бойцы демонстрировали отличную строевую выправку, но, боже мой, как они были одеты! На ком-то были старые, потрёпанные, видавшие виды шинели, на ком-то - просто лёгкие штатские пиджаки, подпоясанные солдатскими ремнями. Мелькали старые ватники, и даже крестьянские армяки.
И это в трескучий мороз!
Но, несмотря на плохонькую, разномастную одежду и такую же обувь, красноармейцы выглядели бодрыми, уверенными в своих силах людьми.
Это было необыкновенно красивое зрелище.
Полк ряд за рядом проходил мимо нас, а мне вдруг захотелось еще раз поглядеть на командира полка и знамя. Забыв о своих товарищах, я побежал по краю мостовой, обгоняя полк.
Пробежав метров сто, я остановился и стал глядеть, и тут уж я подробно разглядел командира полка.
Это был высокий, широкоплечий, стройный человек в лихо заломленной серой папахе на седой голове, в хорошо подогнанном кителе. Шинель его была перекинута через левую руку, которой он придерживал шашку, а правой рукой он делал чёткую отмашку, печатая шаг, как на параде.
Помню, меня очень поразило то, что командир полка был в пенсне и шинель нёс на руке.
Он показался мне самым красивым человеком на свете. Я бежал по краю мостовой, стараясь не отстать, свернув до отказа голову налево, не в силах оторвать взгляд от этого командира.
Как я понял спустя уже много лет, судя по выправке, это был один из тех кадровых офицеров русской армии, которые как истинные патриоты в октябре 1917 года, не колеблясь, перешли на сторону трудового народа и честно ему служили. И шинель он не
надел, несмотря на мороз, очевидно, потому, что не хотел быть одетым теплее, чем его бойцы, показывая личным примером, что все лишения и тяготы службы он переносит наравне со своим полком.
Но в тот момент я этого, естественно, не мог понять, просто я был очарован выправкой и красотой этого человека.
По-прежнему гремел оркестр и мерно ухал барабан, по-прежнему солнце отражалось в медных трубах оркестра и на штыках, но я этого уже не слышал и не видел. Мне казалось, что я вижу только блеск солнца на стеклах его пенсне и слышу только звон шпор на его до блеска начищенных сапогах.
Так я пробежал чуть ли не целых два квартала, как вдруг вспомнил, что мать запретила мне уходить от дома дальше угла нашей улицы.
Я остановился и стал смотреть, как мимо меня проходит полк. Мне было ужасно жалко, что полк уходит, и я его больше не увижу. И, когда проходили уже последние ряды, я не выдержал и закричал:
- Куда они? Зачем уходят?
- Куда, куда, - раздался над моей головой простуженный бас, - понятное дело на вокзал, поедут на фронт беляков бить.
Я обернулся. За мной стоял большой усатый человек в замасленном кожухе, держа в одной руке маленький железный сундучок. В то время обычно с такими сундучками паровозные машинисты отправлялись в рейс. Он сверху посмотрел на меня и улыбнулся. Я вдруг почувствовал какое-то доверие к этому большому человеку и, схватив его за руку, закричал:
- Они победят? Да? Они победят?
- Не бойся, шкет, - пробасил усатый дядя и ласково сдвинул мне шапку на нос, - обязательно побьют беляков! Разве таких орлов, да еще с таким командиром кто-нибудь одолеет?
И они победили! Не будем сейчас обсуждать результаты этой победы.
Этот красноармейский полк я особенно часто вспоминал во время Великой Отечественной войны.
Всю войну, с первого дня и до Победы, я провел на передовой, в действующей армии. Испытать и пережить пришлось многое. И всегда, во время трудной, критической обстановки я вспоминал героических красноармейцев и их командира, виденных в детстве, и, как и они, был твердо убежден в нашей Победе.