Пробудился я внезапно; леденящее, острое ощущение опасности вошло в мое сердце - пронзило его, как игла - и тотчас я поднялся, опираясь локтями о лавку. С трудом разлепил запухшие веки. И увидел склоненную надо мной фигуру.
Это был татарин. Он держал в руке светильник (плошку с плавающим в жиру фитилем) и пристально разглядывал меня. Вид у него был сосредоточенный и какой-то удивленный. И смотрел он не на лицо мне, а на грудь.
- Эй, - гортанно и хрипло сказал он, - откуда у тебя это?
Он провел по груди моей пальцем и я, скосив глаза, мгновенно понял все. Томимый жарою, я ночью стащил с себя свитер, расстегнул рубашку. Грудь моя раскрылась - и татарин увидел выколотый на ней крест и прочел затейливо вьющуюся под крестом надпись.
Этот крест появился у меня давно - еще на Колыме, на «Карпунке». А позже (уже на пятьсот третьей стройке) я вытатуировал под ним текст старинной блатной поговорки: "Наша жизнь, как детская рубашка, коротка и обосрана". Последнее слово я впоследствии вычеркнул, затушевал. Но даже и в таком, отредактированном виде, надпись все же выглядела кощунственно; я осознал это очень быстро и сокрушался долгое время, но ничего уже изменить не мог… А теперь вот, неожиданно, именно она - скандальная эта надпись - выручила меня, спасла от неминучей беды!
- Откуда у тебя это? - повторил татарин. Ты, что ли, сидел? У хозяина был, да?
- Конечно, - сказал я. И поднялся, опустив с лавки ноги. - Недавно только освободился.
- Когда?
- Да месяца четыре назад…
- Откуда?
- С Красноярской пересылки.
- Вот оно как, - пробормотал он, - вот как… Некоторое время он осматривал меня - посапывая и щурясь. Потом поставил светильник на пол и, усевшись рядом со мною, начал неторопливо свертывать цигарку.
- Послушай, - сказал я, - дай-ка закурить! Это все-таки не дело: обшмонали, забрали весь табачок, сами пользуетесь - а я что же?.. Я вам не фрайер.
- Цветной, что ли? - покосился на меня татарин. - Из блатных, да? Жиган?
- Да вроде бы, - усмехнулся я.
- Держи! - Он протянул мне кисет. И затем, когда я закурил:
- Что ж ты сразу не сказал? Эх, ты… Мы ведь тебя уже кончать хотели…
- Как - кончать? - Я дернулся и выронил папиросу. - За что?
Он молча похлопал себя ладонью по боку. И потянувшись туда взглядом, я различил широкий, плоский, тускло поблескивающий штык. Такие - кинжальной формы - штыки я видел когда-то в армии, у десантников. Штык был засунут за пояс - и пояс этот тоже был армейский!
- Счастливый твой Бог, - сказал татарин, - Я - то ведь тоже сидел - давно, перед войной - знаю, все-таки, что к чему. Ну, а если бы оказался кто-нибудь другой - представляешь?.. Тут бы тебя и кранты…
- Но - за что?
- А ты так и не догадываешься - кто мы?
Я уже начал помаленьку догадываться. Но все же решил уточнить. И подобрав упавший окурок, сказал, затягиваясь, кутаясь в дым:
- Солдаты - не солдаты… Не разберусь. Одно мне ясно: вы от кого-то прячетесь. От кого? Если не секрет, конечно.
- Ото всех, - проговорил татарин. И, подумав, добавил жестко: - Да, ото всех!
- И - с каких же пор?
- С войны.
- Ах, так значит, - вы?..
- Да, - сказал он, - в том и суть.
Вдруг он поднялся, молча вышел из комнаты. И спустя минуту вернулся - уже вдвоем с Архипом.
Мы разговорились. Архип на этот раз держался со мной иначе - не так, как прежде. Морща щеки в улыбке, вороша пальцами бороду, он сказал доверительно:
- Ты пойми: у нас же ведь нет выбора! Ежели какой чудак забредет к нам - хана. Сразу выдаст, наведет на след… Хошь не хошь, а надо его закапывать.
- Н-да. - Я сделал рукою сложный, неопределенный жест. - Это конечно… Дело понятное… Но - чего вы все же боитесь?
- Ты по какой статье сидел? - спросил меня татарин.
- По указу.
- За что?
- Часть вторая. Железнодорожный грабеж.
- Та-ак, - протянул татарин. - Ну, а с воинскими статьями ты знаком?
- Конечно, - сказал я, - сам когда-то побывал в армии…
- Стало быть, ты - в курсе - сказал татарин. - Это хорошо. Много объяснять не надо.
- Но ведь вы когда дезертировали?
- По - разному… По всякому… Но в общем - в ту пору.
- С той поры прошло уже семь лет. Вы это, ребята, понимаете? Или вы, может, не следите за календарем?
- Следим, - усмехнулся в сивую свою бороду Архип. - Мы хоть и в тайге, в самой глуши обитаем, но все же кое-какие слухи и сюда доходят…
- Так в чем же дело? - удивился я. - Значит, вы должны знать: после войны сразу же началась амнистия. И первыми, кто попал под нее, были именно дезертиры! Им повезло гораздо больше, чем другим… Бытовиков освободили тогда не всех, пятьдесят восьмая статья вообще не попала под амнистию, а таких как вы - распустили подчистую.
- Что ж, это верно, - шумно вздохнул Архип. - Ежели б мы тогда сразу повинились… Повинную голову ведь меч не сечет.
- Сечет, - сейчас же отозвался татарин. Лицо его напряглось, редкие рыжеватые усики по краям рта ощетинились. - Еще как сечет! Любую голову!
- Тоже верно, - покивал Архип. - И, в общем, что ж об этом толковать? Свое время мы упустили… Сами виноваты - знаю. А сейчас уже поздно. Пощады нам не будет. Нет, не будет. Не может быть!
- Пойдем теперь по другим статьям, - мрачно резюмировал татарин, - по другим - более тяжелым.
Свободное копирование
