В начале февраля был отпразднован юбилей талантливого художника Елизаветы Сергеевны Кругликовой по случаю ее семидесятипятилетия. Отбирая вещи для ее персональной выставки, я видела все ее искусство. Она талантлива, полна жизни, наблюдательности, движения. Ее творчество легко, свободно, иногда очень остро. В нем чувствуется зоркий глаз художника. Свои моментальные впечатления она часто выражала смелой линией, удачным штрихом. Не надо в ее искусстве искать сильного чувства, особой углубленности — это не в характере ее творчества. Ее интересовала жизнь. Из ее кармана всегда торчал карандаш и маленький альбомчик, в который она незаметно вносила все, что происходило кругом.
Движение, порыв, страстный и напряженный, чувствуются в ней, когда она хочет отразить то, что зацепило ее внимание.
То она идет за кулисы театра и там рисует балерин, то сидит среди писателей и делает их портретные силуэты, часто очень удачно, а то ей понравится букет цветов, и она торопится сделать монотипию, техника которой требует от художника большой сосредоточенности, ловкости и быстроты. Есть между ними прекрасные листы. Она была общительного характера, легко сходилась с людьми; была очень добра, благожелательна и старалась своим советом и указаниями помогать начинающим художникам.
На днях был у меня поэт Юрий Никандрович Верховский, мой большой друг. Он обедал, а после читал сонеты итальянского поэта Франческо Петрарки, переводом которых он тогда занимался. Сидели, беседовали, говорили о многих писателях, но больше всего о Стендале и его литературном даре, его философии, убеждениях и о его мироощущении.
Я всегда любила беседовать с Юрием Никандровичем. Он талантлив, высокообразован. Искренний и правдивый, умный, смотрящий в глубь и в сущность вещей.
Между прочим, он уговорил меня сделать автопортрет к моей будущей выставке. Меня эта мысль увлекла, и я на следующий же день принялась за работу. Решила сделать его во весь размер листа ватмана. Наметила лицо и фигуру в натуральную величину. В одной руке я держу кисть, в другой акварельный ящик. Сразу начала набрасывать рисунок кистью легким нейтральным тоном, не прибегая к карандашу. Начала работать с большим увлечением, но сразу увидела безрассудство затевать такую большую акварель. Размер настолько был велик, что доску положить в нормальное для акварели положение — с легким наклоном — нельзя. И рука при этом не достает до верха, и рисунок получается в сильном ракурсе. Пришлось доску с бумагой поставить почти вертикально, другого выхода не было, и здесь получилась непредвиденная беда: нельзя работать большими мазками, большими планами. Мазки сразу превращаются в струи окрашенной воды, которые стремительно стекают вниз. Это настоящее бедствие. Приходилось работать мелкими мазками (как я говорю, «тяпать») и полусухой кистью, чтобы вода не скоплялась внизу каждого мазка. По моим понятиям, такая трактовка натуры была мало художественна и выразительна, но, несмотря на все, я работала с большим увлечением и подъемом. К моему сожалению, условия этой работы предопределяли заранее прием и технику, которые были не в моем характере.
Чтобы несколько освежить живопись портрета, я в некоторых местах, особенно в складках одежды, тронула пастелью. В конце концов портрет вышел похож и неплохо сделан…
Свободное копирование
