Осенью нас в академии ожидали перемены. Мастерскую Репина перевели в другое помещение, более обширное и удобное. В верхнем этаже в конце коридора поднималась темная каменная винтовая лестница. На верхней темной площадке, перед дверью мастерской, находилось небольшое окно, закрытое ставней. Оно выходило на крышу академии. Помню, осенью и весной мы с трудом пролезали через него на крышу академии и там располагались завтракать.
Под ногами дворы академии темнели глубокими колодцами. Линии Васильевского острова казались узкими бороздами.
Нева, мосты, взморье расстилались перед глазами, а там, далеко — Кронштадт.
Смельчаки добирались и до Минервы.
Мастерская была отличная. В стороне, очень большая, с превосходным светом. Стоял хороший рояль. Для чаепитий, для сборищ была у нас еще отдельная комната, у подножия каменной лестницы, в конце коридора.
Из моих товарищей помню Сомова, Федорова, Малявина, Щербиновского, Розанова, Бобровского, Богатырева, Шмарова, Шретер, Ландезен. Грабарь и Кардовский только наезжали, учась в Мюнхене у Ашбэ.
Показала Репину летние работы, но особых похвал я от него не услышала, так как были они среднего качества.
Репин часто бывал в мастерской. Уже издали был слышен его голос, низкий, полнозвучный, как колокол. Роста он был небольшого, худенький. Острые маленькие глаза смотрели внимательно и пытливо. Остроконечная бородка. Совсем ярославский мужичок, себе на уме.
Был он с учениками замкнут и сдержан, и шел от него холодок. К своему преподавательскому делу относился добросовестно, но часто был неровен. То так разбранит, раскритикует работу, хоть под землю провалиться, а то начнет так хвалить, что стоишь красная и хочется заплакать, думая, что он смеется.
Его громадный талант, популярность вызывали в нас чувство благоговения и робость. Он это видел — робость нашу, но не делал особых попыток ближе, дружески, интимнее подойти к нам.
Он интересно ставил модель. Давал темы для композиций. Я не могла их исполнить, под каким-нибудь предлогом уклонялась, чувствовала полную беспомощность и отсутствие фантазии. Это приводило меня в отчаяние, и я начинала в сотый раз спрашивать себя: «Достойна ли пить из этой чаши?»
Федоров Митрофан Сергеевич (1873—1942) — живописец, учился в Академии художеств с 1894-го по 1901 год.
Щербиновский Дмитрий Анфимович (1867—1926) — живописец и педагог. Учился в Академии художеств с 1891-го по 1896 год.
Розанов Николай Александрович (р. 1868) — живописец-портретист. Учился в Академии художеств с 1889-го по 1894 год. Звание художника получил в 1898 году.
Бобровский Георгий Михайлович (1873—1942) — портретист и пейзажист. Учился в Академии художеств с 1893-го по 1900 год, был учеником И.Е. Репина. Преподавал в Академии художеств после Октябрьской революции.
Богатырев Иван Семенович (р. 1864) — живописец и жанрист; учился в Академии художеств с 1894-го по 1899 год. Получил звание художника.
Шмаров Павел Дмитриевич (1874—1955) — живописец и график. Учился в Академии художеств с 1894-го по 1899 год у И.Е. Репина. В 1920 году уехал во Францию.
Грабарь Игорь Эммануилович (1871—1960) — живописец, историк искусства, архитектор и музейный деятель. Действительный член Академии наук СССР с 1943-го и Академии художеств СССР с 1947 года, народный художник СССР. Учился в Академии художеств с 1894-го, окончил ее в 1896 году учеником мастерской И.Е. Репина. С 1896-го по 1901 год работал у А. Ашбэ в Мюнхене. С 1913-го — действительный член Академии художеств.
Свободное копирование
