До начала Первой мировой войны наша жизнь была достаточно благополучной. Мы жили в Ялте, которая долгое время была популярным фешенебельным курортом. Когда я была ребенком, я проводила много времени за чтением книг, купалась, каталась на лошадях и мечтала стать писательницей.
Мои родители любили друг друга и большую часть своей жизни были счастливы вместе. Я испытывала радость от их жизни, полной гармонии. У мамы с папой были хорошие голоса, они пели лучше, чем многие профессионалы. Я очень любила наблюдать за родителями, когда они пели дуэтом оперные арии. Но я также помню, что между ними существовала и некоторая напряженность. Когда я стала старше, мама мне сама рассказала об этом, а какие-то моменты еще с детства остались в моей памяти.
Насколько я могу вспомнить, папа иногда попадал в мамину немилость. Не потому, что мама придиралась к нему, а по каким-нибудь пустякам. Она обожала его и всегда оправдывала, сама себя убеждала, что он замечательный, и мне постоянно говорила: «Твой отец превосходный человек, умный и талантливый». Она его безумно любила и поэтому вышла замуж за него, за студента. А папа, я думаю, был очень популярен среди женщин, и мама страшно переживала из-за этого. Я слышала отрывки их разговоров: «Почему ты виделся с ней? Тебя видели с Еленой Николаевной», или: «Ты был с дамами в ночном ресторане», или еще что-нибудь в этом духе. А папа всегда отвечал: «Да, я был в этом ресторане, но там была целая компания. Я не мог отказаться, это было бы невежливо. Я должен был поехать, это все же мои пациенты, мои друзья». Иногда же, когда мама ловила его на неправде, или он попадался с поличным — например, когда она находила у него на воротнике пудру, следы губной помады, это могло означать лишь то, что он был в обществе шансонеток или артисток, — она ужасно горевала.
Они были еще очень молоды, мама ходила мрачная и молчала, но не упрекала папу и не устраивала сцен. Когда он не мог сам выкрутиться из подобной ситуации, то начинал использовать ее жалость. Он сажал меня к себе на колени где-нибудь посередине квартиры, где мама могла пройти мимо и услышать, и говорил: «Вот видишь, дочка, до чего мы с тобой дожили. Никто, ну совсем никто не обращает на нас, обиженных, несчастных совершенно никакого внимания. И не верят, и не найдут нам никакого оправдания. Сразу сгоряча в чем-нибудь обвинят, и на этом продолжают настаивать. Нет у нас никакого выхода, и кушать нам нечего, даже прислуга на нас смотреть не хочет, никто не обращает никакого внимания. Ботинки вот у меня не вычищены. Никто ничего не готовит. Мы с тобой голодные. Хоть бы что-нибудь, какой-нибудь кусочек принесли. Нет ли у тебя, дочка, печенья или чего-нибудь там такого?» А я ему отвечала: «Нет, папа, никакого печенья у меня нет». «Ты хоть конфетку мне принеси, мы с тобой пососем», — говорил папа, и тут я от жалости к нему начинала громко рыдать. Это была шутка, какая-то инсценировка, для того чтобы обратить внимание мамы, разрядить атмосферу, рассмешить ее. И тогда мама махала на всю эту идиотскую историю рукой, но позже все начиналось сначала.
В дополнение к напряжению, вызванному неприятием отца семьей моей матери, они, будучи еще молодыми супругами, пережили трагедию потери своих четырех новорожденных детей. К этому присоединялось несколько безответственное поведение отца и его тяга к приятным и веселым компаниям. Его увеличивающийся доход от нефтяного промысла позволял проводить больше времени в ресторанах, чем в занятиях медициной. Моя обожающая его мать постоянно пыталась найти оправдания недостаткам отца, но в конце концов сумела убедить себя и меня в том, что он был удивительным человеком — умным, талантливым и порядочным.
Свободное копирование
