10 марта 1940 г.
В газету сегодня даже некогда заглянуть. Запишу только о том вечере, когда мы с Галкой ходили в 281 школу.
Мы тогда опоздали, но Донька с Костей ждали нас в раздевалке, буквально чуть не содрали у нас с плеч пальтишки (нянечек уже не было, и Донька, перемахнув через загородку, повесил их сам), и мы вчетвером помчались галопом по лестнице на верхний этаж. В темноте пробрались к нашим местам – хорошо, что мальчишки догадались занять стулья для нас. Никаких церемонных «знакомств» не было и не надо было придумывать, о чем разговаривать, так как концерт уже начался. Донька нас вскоре покинул – он выступал в акробатическом этюде. А Костя был вынужден отвечать на бесконечные Галкины вопросы: кто выступает, да из какого класса, да чтоб всех девчонок из их класса показал (мне кажется, Галка подозревает, что существует какая-то «соперница»).
Костя мне тогда мрачноватым и немного неестественным показался, будто какую-то роль играет: отвечает коротко, ни о ком доброго слова не скажет, к выступающим относится насмешливо. А потом я поняла, что, во-первых, он, видимо, меня смущался, к тому же он своей внешностью недоволен. Он очень «блондинистый», а за голубые глаза и нежный цвет лица его до сих пор «девочкой» зовут. Вот он и старается быть грубоватым, невозмутимым. Басит, ходит враскачку, усмехается иронически. Рядом с коренастым Донькой Костя кажется нескладно высоким и сутулым. Спорт он считает «детской забавой» для тех, кому «делать нечего». И как только они дружат с Донькой? Но все это я узнала позднее, а во время концерта Костя отвечал Галке на все ее вопросы, и я теперь тоже многих в их школе знаю.
Самодеятельность в их школе явно сильнее нашей. Хор просто отличный. И отдельные номера тоже интересные. Донька был очень хорош в своем новом синем тренировочном костюме (Галка, кажется, ревнует его к партнерше-акробатке). Но больше всего аплодисментов выпало на долю конферансье – Юрочки Хочинского, – так остроумно он представлял выступающих, комментировал их номера, рассказывал сам смешные истории. А под конец программы он и пел – сначала один, а потом с приятелем-пианистом, который, кстати, не только хорошо играет, но еще и поет. Они спели песенку своего сочинения, и им очень аплодировали. Вызывая, стали галдеть: «Пойте все вместе!». И тогда на сцену вытащили их третьего дружка («их так «мушкетерами» и зовут), и они очень здорово спели на три голоса «Сулико» и новую песенку Блантера «Когда душа поет и просится сердце в полет…» Главное, тихонько пели, слушая друг-друга – видать, давно уже спелись. Их прямо не отпускали со сцены. Выглядят они действительно как мушкетеры: все трое высокие и каждый по-своему какой-то заметный, яркий, хоть портрет с каждого пиши. Юрочка[1] (его все так зовут) даже слишком красивый – удлиненный овал лица, крутой подбородок, темные брови будто нарисованы и глаза близко к переносице. Будто принц из персидских сказок, только тюрбана на голове не хватает! Пианист совсем другой, именно «поэт» – худощавый, светло-русый, кольца волос со лба откидывает. Черты лица тонкие, от волнения румянец на скулах, и весь он какой-то вверх устремленный, светящийся, «со взором горящим». Когда играет, то чуть улыбается, и это ему очень идет. Третий выглядит старше их и петь явно смущается. Напомнил он мне кого-то, но не могу вспомнить, кого: крупная голова на широких плечах (от шапки черных волос еще больше кажется), крупные черты лица, сердитые сросшиеся брови. Белая апашка[2] подчеркивает смуглость. Рисовать его очень хорошо, и не акварелью, как поэта-пианиста, а острым пером, тушью набросок с него сделать бы. И где только видела портрет, похожий на этого парня?
Получилось так, что именно с этим «сердитым» я познакомилась, а Галка об этом даже не знает и мне не хочется ей говорить. После концерта, когда включили радиолу, стулья и скамейки расставили вдоль стен и начались танцы. Галка из-за каких-то своих дипломатических соображение утащила Костю танцевать, бросив меня (что показалось мне немного обидным), и я отошла в сторону. Но там мальчишки громоздили скамейки уже вторым этажом и начали занимать места на «галерке». Сидеть вплотную к танцующим было неудобно, и я уже поглядывала, как бы и мне наверх забраться. А тут шагает по скамейкам тот самый суровый мушкетер, заметил меня, руку подает: «Ну, смелее!» Я влезла, прошла с ним по скамьям до стены и села там как в ложе. «Вот какие у нас отличные места!» – смеется (оказывается, он и смеяться умеет, и глаза у него под широкими бровями – серые, веселые!). И правда, сверху хорошо видно всех танцующих и не так душно.
«А я вас знаю, – вдруг говорит он, – Вы знакомая девочка нашего Кости Супрона». Я удивилась очень, но, оказывается, что Донька поручил ему наши места перед концертом стеречь, и так и объяснил – мол, четыре места: для него с Галкой и Косте с «его девочкой». И весь концерт он сидел за нами. Мне почему-то очень неприятно было, что меня уже за «костину девочку» считают, и я перевела разговор на другое: «А я вас тоже знаю! (Он начал на «Вы», ну и мне приходится так же) – вас мушкетером зовут». Он рассмеялся: «Это нашу троицу чуть не с первого класса так окрестили. Но у нас есть еще и персональные прозвища».
«Атос, Портос и Арамис?» – спрашиваю. «Если бы, – говорит, – Нет, гораздо более прозаические. «Поэт», «Артист» и «Чокнутый». Можете определить, кому какое принадлежит?»
Я так и фыркнула. Ну конечно, он не «Артист» – это про Юрочку. И не «Поэт». Значит, он «Чокнутый»? Почему? Чем «чокнутый»?
«Ну, это лучше спросите у тех, кто меня так прозвал», – смеется. «А настоящее имя у вас есть?» Он привстал и чуть ли не каблуками щелкнул: «Разрешите представиться – Арнольд, или лучше – Алька». Ну, и я представилась. А тут музыка кончилась и он говорит: «Вам, видно, пора идти. Вас уже ждут». (Я так и не поняла – он дурачится или всерьез со мной на «Вы» говорит. Меня, кажется, впервые так называют). И действительно, Галка с Донькой и Костей меня уже ждут, я их сверху вижу, а они меня – нет. Пошла я к ним, хотя мне и не очень хотелось. И снова было неловко перед этим Алькой – вроде подтверждалось то, что я не сама по себе, а «чья-то девочка».
Продолжу завтра, а сегодня кончаю, уже поздно и мама велит гасить свет. (Предполагается, что я пишу «сочинение»).