16. СОВЕТСКИЕ ЗАКЛЮЧЕННЫЕ РАССКАЗЫВАЮТ
Деревянные бараки больнички почти что вросли в землю: точно их придавило холодом и сугробами. Старожилы с улыбкой говорили новичкам: «Вы спрашиваете про климат? Климат чудесный. Двенадцать месяцев зима, остальное — лето». Последняя фраза — строка из лагерной песни. На самом деле зимние холода продолжаются «всего» девять месяцев, и морозы доходят до шестидесяти градусов.
Логику строительства НКВД иногда трудно понять. Стены — это два ряда досок с промежутком между ними, куда насыпают опилки, чтобы создать какую-то теплоизоляцию. Но баню для больных поставили на холме в километре от больницы. Туда больные шли в нижнем белье, укутавшись в тонкое одеяло. Новички спрашивали: «Зимой тоже так водят в баню?» — «Конечно, а вы что думали, в метро вас повезут?» — «Но как можно, — упорствовали новички, — гонять больных в лютый мороз полуголыми, да еще назад после горячей бани? Ведь этак сразу подхватишь воспаление легких». Следовал универсальный, лагерный ответ: «Привыкнете, а не привыкнете — подохнете».
Чтобы привыкнуть, нужно время. Первая ночь в лагерной больнице показалась мне настоящим кошмаром. Это был не «белый» и не «черный», а «красный» кошмар. Меня атаковала армия клопов, дружными рядами вышедшая из опилок. Контрмеры не помогали. Численность врага росла на глазах. Я пытался маневрировать, меняя положение, но это не помогло. Вражеские полчища не оставляли меня в покое. Никто из новичков не сомкнул глаз в эту ночь. Другое дело — старожилы: они спали мертвым сном. Привыкли.
В конце концов привыкли и мы, но проблема клопов продолжала нас мучить. «Неужели нельзя от них избавиться?» — спрашивали мы. — «Можно, — отвечали нам с философским спокойствием. — Даже очень просто. Надо сжечь барак». Постоянные обитатели лагерной больницы могли сосать нас сколько угодно: на их стороне был закон об охране государственного имущества.
На следующее утро я познакомился с несколькими больными. Один из них удивил меня вопросом:
— Вы глава Бейтара в Польше?
— Да, — ответил я. — А откуда вы знаете?
— Я тоже бейтарист, — взволнованно ответил больной. — Моя фамилия Мармельштейн. Я видел вашу фамилию на рюкзаке, но не был уверен, вы это или ваш однофамилец. Теперь я уверен. Горе мне…
Он заплакал, но взял себя в руки и сказал, что рад нашей встрече. Во многих местах мы побывали вместе и всегда помогали друг другу.
Остальные заключенные, с которыми я бегло познакомился, были советские граждане. Прошло несколько дней, и мы привыкли друг к другу, общность судьбы сблизила нас. Я встретил «врача — отравителя душ», «шпионку», «промышленного диверсанта», «сельского вредителя» и заместителя редактора газеты «Правда». Вот ими же рассказанные истории.