Мы здесь эмигранты - 43

12 июля

Я все переписала и поправила. Теперь осталось только погладить скромное платье с белым воротничком, найти очки, которые не надевала уже с полгода, и отправиться на встречу с научным руководителем.

– Господин профессор, я должна принести свои извинения за то, что в течение учебного года не ходила на консультации, но я каждые несколько дней обнаруживала новые факты и не была уверена, что закончу работу.

Профессор прочитал название работы, улыбнулся.

– Ну что вы, не стоит извиняться, я к такому поведению студентов уже привык. Из десяти человек с семинара ко мне на консультации приходила только одна девушка, да и то исключительно потому, что писала диплом по символизму Рабана Мавра. Все остальные, так же, как и вы, приносят мне в июне готовые работы – впрочем, довольно интересные. Ну не такой уж я страшный, чтобы бегать от меня весь год. Профессор – это человек, то есть существо общественное, и он с удовольствием попил бы со студентами кофе, поговорил бы, посоветовал бы что-нибудь. Мне интересно, как каждый из тех, кто у меня на семинаре, пишет свой диплом. Вы тоже, наверное, хотели бы как можно скорее узнать мою оценку?

– Если бы у вас было время просмотреть эти несколько глав…

– Эх, молодость, нетерпеливая молодость… Продиктуйте, пожалуйста, ваш номер телефона.

Когда я вышла из аудитории, началась пытка ожиданием. Я вспоминала все мелочи, которые должна была вынести в примечания. Некоторые фразы были категорически неточными, и вообще я все написала бы по-другому. К счастью, мне пришлось заняться переездом, и размышления о том, должна ли пятая глава предшествовать шестой, заслонила проблема уборки освобождаемой квартиры, чему я и посвятила все свое время и силы.

Входя в арку моего уже почти бывшего дома, я увидела знакомого клошара. Он не появлялся на своем посту уже несколько недель. Это был клошар с чувством собственного достоинства, он просил не милостыню, а строго по тарифу: три франка на батон хлеба. Когда прохожие не бросали ему в шапку ни гроша, отговариваясь отсутствием денег, клошар жертвовал им взаймы:

– Я вам дам десятку, бабки будут – вернете, я здесь все время сижу.

Клошар сидел на углу нашего дома и церкви, попивая вино из пластикового баллона, закусывая хлебом, апельсинами или бананами. В воскресенье, когда прихожане щедро осыпали его франками, покупал себе вино в стеклянной бутылке. Если он не был вконец пьян и не засыпал, прислонясь к стене, можно было подумать, что этот седовласый бородатый старец греется в свое удовольствие в лучах парижского солнца. Каждые несколько дней он давал мне пять франков, чтобы я купила ему «Голуаз» без фильтра в табачной лавке напротив, потому что он мог бы пойти и купить сам, но не хочет оставлять рабочее место.

После нескольких недель отсутствия он показался мне постаревшим и очень исхудавшим.

– Здравствуйте, что-то долго вас не было. В отпуск ездили?

– В отпуск к Господу Богу билет получил, лежачее место. Но пока еще годик-другой подожду. Посмотрите. – Он показал забинтованные ноги. – Стопы мне обожгло.

Только тут я заметила прислоненные к стене костыли.

– Я в метро ночевал, темно было, наступил на электричество. Врачи потом удивлялись, что сердце не отказало. Три недели в больнице пролежал. Я у церкви целыми днями сижу, вот мне и чудо за набожность, что жив.

Мы поговорили о несчастных случаях, болезнях, чудесных исцелениях. Клошар впервые рассказал мне о своей жизни, оторвавшись от обыденного здесь и сейчас. В молодости он жил в Италии: пляж, ночами музыка, вино, много вина, и итальянцы такие веселые, а женщины прекрасные, самые прекрасные. Потом он отправился в Европу и почти десять лет жил близ Толедо. В Испании его поразило то, чего нет даже в Париже.

– Вы только представьте себе, вагоны там ездят, как в метро, но не под землей, а на улицах. Ездят по рельсам, и колеса у них металлические. Над вагонами – электрические провода, а называется этот поезд, – клошар сделал многозначительную паузу, – трамвай.