Война, однако, шла к концу. Я ощутила это особенно отчетливо летом 1944 года, когда по Садовому кольцу Москвы проводили несколько десятков тысяч немецких пленных. Этот сталинский спектакль, один из тех, которые он любил, был затеян, чтобы унизить врагов и дать какое-то удовлетворение москвичам. Это чем-то напоминало триумфы римских полководцев и императоров. Но, в общем-то, в этом по сути жестоком зрелище, просматривалась какая-то своя неизбежность, даже закономерность и справедливость.
Я пошла посмотреть на это шествие. По широкой Садовой улице около площади Восстания, где я стояла, шеренгами, почти в ширину мостовой шли пленные немцы в грязных серо-зеленых мундирах без знаков различия, небритые, с глубоко запавшими и опущенными глазами. На лицах некоторых из них был страх: они, видимо, боялись каких-либо эксцессов. Но ничего такого не произошло. С обеих сторон Садовой на тротуарах стояли густые толпы москвичей. Но они стояли неподвижно и молчали. На улице царила странная тишина, нарушаемая только глухим топотом или, вернее, шарканьем ног усталых и измученных людей. На наших лицах не было ни злобы, ни злорадства, но какая-то трагическая сеть покрывала все вокруг. Весь ужас войны, ее бессмысленность и нелепость открывала эта фантасмагорическая сцена. Я ушла оттуда отчасти удовлетворенная, отчасти подавленная и в тот же вечер написала об этом стихи.
Свободное копирование
