Колька и Ильюшка ─ два друга на все детство

 Подружившись, еще до школы, я с ними провел все школьное детство, несмотря на то, что учились мы и в разных школах, и в разных классах, и принадлежали к совершенно различным по социальному положению и обеспеченности семьям. Но ничто не мешало нам весело играть вместе. Только «взрослая» жизнь и разлучила нас. Каждый выбрал свою дорогу в жизни и эти дороги у нас были совершенно разными. Разными настолько, что пересечься мы уже не смогли. Так и разошлись навеки.

Оба они были из 3 подъезда 3 корпуса ─ Колька Пилясов со второго этажа и Илья Басиладзе с третьего.

Колька, которого мы иногда называли «Пилька», был мордвин из рабочей семьи, отец его был столяром, хорошим столяром, к тому же не пил и не курил. В общем-то неплохо зарабатывал, но главное ─ он много и хорошо рукоделил. Самостоятельно сделал из проходной комнаты изолированную. На кухне у него стояла мебель изготовленная собственными руками. На балконе он сделал не только шкафчики для хранения всякой всячина, но и (это мне запомнилось очень хорошо!) превратил внешние подоконники в мягкие сидения, на которых мы с Колькой в детстве очень часто сидели, поскольку его балкон был на втором этаже и выходил за дом, где были одни деревья и кустарники. Когда мы были там, то мы могли фантазировать, что мы в дремучем лесу и вообще – не в городе, да и очень часто его балкон превращался или в кабину паровоза или в корабельный мостик, а вот в космический корабль ─ никогда. В такие игры мы не играли.

Была у нас в детстве мечта ─ стать машинистами тепловоза. Очень долго нас это будоражило, с того момента как мы познакомились перед школой лет до 13─14. Может быть это произошло от того, что мне в детстве подарили немецкую железную дорогу с великолепным паровозом и вагончиками, а может что-то иное подтолкнуло нас к мысли стать машинистами. Но мечтали мы серьезно, смотрели на поезда, наслаждались запахом свежепросмоленных шпал, собирали картинки локомотивов, игрушки-паровозики и проч. Но, потом, ставшее старше я понял, что мне в машинисты путь закрыт, поскольку мое зрение ухудшалось и ухудшалось.

Про его отца еще помню, что свою жену он называл «мадонной» и у них в коридоре висела картинка, видимо из импортного календаря, с изображением полуобнаженной женщины с ребенком. Мы, приходя к нему в гости, всегда пялились на эту картинку. Обнаженная натура в те годы нигде не встречалась. К сожалению его отец еще совсем не старым человеком ─ по-моему не дожил до 60 лет.

Мать его, Рая, была невысокая, очень худенькая и стройная, с ярко-рыжими волосами и выгодно отличалась красивой походкой. Больше про нее ничего не помню.

Были у Коли еще две бабки ─ баба Дуня и баба Таня. Первая ─ худощавая, бойкая старушка, которая любила навести порядок в доме при этом превосходно ругаясь матом. Кстати, именно от нее эта привычка перейдет к Кольке, а потом и ко мне. Баба Таня была невысокая полная и очень тихая – незаметная такая.

Когда мы пошли в школу в 1967 году, у него родился брат Григорий, которого баба Дуня называла «Гагарин». Как всегда при такой разнице в возрасте между братьями возник конфликт. Поскольку мать на Кольку стала обращать гораздо меньше внимания, а переключилась на малолетнего Гришку. Коля его естественно сильно невзлюбил и даже само слово «Гагарин» у нас носило презрительно-уничижительный вид очень долгое время. Так мы называли только очень плохих людей. Бедный космонавт, вряд ли он мог подозревать, что его фамилия быдет когда-нибудь использоваться в таком контексте.

Колька, в общем-то был хорошим, спокойным парнем, хулиганили мы с ним в меру, никогда не доходя до того края, когда детские шалости переходят в преступления. Все детство мы провели вместе, расставшись только после 8 класса, когда я перешел в школу другого района, потом у Кольки завелась подружка и ему стало не до друзей, затем он пошел в армию. А после армии, в чистую запил. Почему, отчего ─ плохо представляю. Он рассказывал, что в армии служил в санитарной роте, то есть вроде бы как медбратом, там было много медицинского спирта, к коему он и пристрастился. Подруга у него резко пропала ─ то ли не дождалась, то ли Колька действительно сильно запил. Работать стал на заводе «Калибр» слесарем, возвращаясь каждый день качаясь. Неоднократно я его таким видел в окно, уже будучи студентом. Девчонок с ним больше никогда не было. За всю «взрослую» жизнь мы общались только два раза ─ еще учась в институте я заходил к нему переписать какую-то кассету и в 1989 году просил его выточить мне обручальное кольцо из баббита. Когда я переписывал у него кассету, он курил папиросу, с дурью, крашеную зеленкой ─ докатился даже до этого. Семьи у него не было ─ он так и жил в своей квартире с матерью до самой смерти, которая последовала на 44 году жизни. Брат Гришка переехал в другую квартиру, которую в свое время получила баба Дуня, женился и, по-моему, сын у него.

Именно Колька придумал наши знаменитые «Тазы!» ─ громкий клич отступления в случае опасности. Эти «Тазы!» звучали везде ─ и во дворе, и в школе, и когда шел учитель в класс, и когда приближались хозяева огородов, который мы грабили, и во многих других случаях, когда надо было спасаться бегством, раздавались колькины «тазы!». А родилось это слово из обычного «атас», который Колька произносил очень звонко так что получалось «а-таз», ну и соответственно все смеялись: «таз»... «таз»…, вот и родились «Тазы!».

Еще Коле принадлежит слово «помоисточка», производное от «помойка», которое у нас, в разговоре, служило для обозначения чего угодно. Но чаще всего оно несло в себе положительное отношение к предмету и ругательным не было. «Помоисточкой» мы могли называть заветное место в роще, где играли, и любимый киоск, где продавалось мороженое. Это слово было универсальным для обозначения всего того, что важно и дорого только для нас, а для других не имеет ровно никакого значения. Почему такой термин был произведен от слова «помойка», могу объяснить только тем, что любимым местом наших детских игр была именно помойка (об этом я расскажу в главе «Детские игры»), поэтому она была тем заветным местом, где мы встречались, где находили что-то интересное и за которое нас ругали родители.

Еще одна крылатая фраза ─ «Из-за окон и дверей не заметишь (не видать вам) пиздюлей», тоже была брошена Колькой и долгое время муссировалась нами. Только в каком ключе ─ уже не помню, мне до сих пор не очень понятен смысл этой фразы. Но помню, что мы очень любили ее произносить.

А вот кто принес фразу «Не ссы в компот, там повар ноги моет!» я не знаю, но тоже была очень заветной нашей фразой где-то до пятого класса.

Илья Басиладзе был, как следует из фамилии, грузин из семьи состоятельного чиновника ─ мать его не работала, и только у них одних во дворе была черная «Волга» с желтыми противотуманками ─ предмет Ильюшкиной гордости и зависти всех окружающих.  Илья всегда был очень высоким, очень крепким, ладным парнем. По физической силе он всегда опережал нас, своих сверстников. Драться с Ильей не решались даже старшие ребята. Но, при таком сложении, был очень мирный и спокойный, добрый и добродушный, сам никого не задевал и начинал драться только тогда, когда его очень сильно к этому вынуждали. И всегда заступался за нас, друзей своих, когда мы жаловались на то, что нас обижают. Его силе мы даже не завидовали ─ что с него взять ─ грузин ─ не нам, русским хилякам, чета!

По достатку его семья была выше и Колькиной и уж тем более моей, поэтому у него всегда все было самое лучшее, и игрушки, и велосипед у него было «Турист» многоскоростной, о котором мы не мечтали (стоил почти 90 рублей), и одежда отличалась от нашей. Его отец ездил даже заграницу, помню один раз ─ в Алжир, и отовсюду привозил ему подарки. Но мы ему как-то не завидовали ─ такой он был один, особый, ─ а нашей голодранской братии вокруг нас ─ море ─ стеснятся было некого. Но вот один момент зависти помню ─ хорошо врезалось в память, как Илье, из Алжира отец привез автоматический нож-выкидуху. Этот нож был предметом его гордости. Каким жестом он доставал его из кармана, когда мы играли в ножички, небрежно нажимал на кнопочку и лезвие вылетало из ручки. Как же мне хотелось такой нож! Е-мое! (А купить смог только в начале 90-х годов, когда он собственно говоря мне уже был и не нужен.) Еще запомнилось, что на каком-то празднике у Ильи нам наливали Коку-колу, которую его отец привез, по-моему из Чехословакии. Запомнилась тяжелая фигурная бутылка, красочная этикетка и то, что нам ее наливали, как великую ценность ─ ровнехенько по уровню, по одному стакану на каждого ─ ведь он привез всего лишь одну бутылку. Какие мы были гордые, что пробовали Коку-колу ─ боже мой ─ бедные совковские дети ─ какую глупость мы возводили в ранг фетиша, только по той причине, что кто-то хотел создать для нас совершенно нереальную жизнь с нереальными ценностями. Но мы оставались детьми и никто из нас не хотел становиться пионером-героем, а Кока-колу желал каждый.

Отец Ильи, в противоположность сыну, был невысокий, коренастый, с большими усами, ходил как-то тяжеловато, не торопясь. Он всегда курил одни и те же сигареты ─ «Золотое руно», очень душистые и пряные, которые мы впоследствие, учась в школе, будем у него подворовывать. Мать, Зина ─ высокая, красивая, не скажу крупная, а то, что называют, с формами ─ и грудь и бедра у нее были большие, но талия, может и не такая тонкая, но значительно меньше бедер, была хорошо заметна. К сожалению в старости он долго и тяжело болела и умерла, будучи еще совсем не старой.

У Ильи была еще сестренка Нана, которую мы, с его подачи, дразнили «Нинельдрынкой». Девочка некрасивая, замкнутая, она тяжело болела аллергией на все окружающее, и лицо и тело ее вечно было покрыто какими-то красными, а порою и гноящимися прыщами. Ее мучила аллергическая астма, поэтому на улице она бывала редко, часто кашляла, задыхалась, в общем, была очень несчастным ребенком ─ не помню, чтобы она с кем-то играла или дружила. В юности, по окончании школы, она стала еще более замкнутой, поскольку рубцы и прыщи на лице не делали ее красивой, а скорее ─ наоборот. Начались психозы, истерики, она начала прятаться от людей, отказывалась ходить в школу. Насколько знаю ─ он все-таки пошла работать, а потом даже родила ребенка, но замуж так и не вышла.

Илья учился отдельно от нас в Английской 56 школе, но, к сожалению родителей, успехов в учебе не выказывал. Подарки учителям делали свое дело и отметки у него были достаточно хорошие, но после школы он учиться не стал, а пошел на завод Хруничева, по-моему, который на Соколе, работать модельщиком. Он резал по воску или по дереву модели отливаемых изделий. Работа ему очень нравилась. Но, потом, уже отслужив армию, Илья почувствовал недостаток в средствах и решил заработать побольше денег. Для этого устроился в метрострой проходчиком. Он строил перегоны между Каширской, Кантемировской и Царицыно. Два раза на перегоне возле Кантемировской его плывуном выносило из забоя. Правда все обошлось даже без травм, но на второй раз, когда он головой пролетел в нескольких миллиметрах от металлического тюбинга, подал заявление об уходе, сразу же женился и пошел работать снова на авиазавод.

Чем старше становился Илья тем более смуглым казалось его лицо, интересно и то, что ладони его были кристально белыми, как у мулата. На это мы, пацаны, как-то не обращали внимания, вернее ─ может и обращали, но не задумывались над этим. А оказывается в их семье была тайна, которую мать поведала Илье, по смерти отца. Илья оказался не сын, а пасынок и, видимо, его отцом действительно был мулат или негр. Но Илья этого рассказа не воспринял, он настолько привык считать своего отца, своим отцом, что ничто не могло поколебать его уверенности в этом.