В ту весну 1941 года наше общение с Евгением Алексеевичем стало особенно тесным. Он приглашал меня, Киру, Яшу несколько раз на Зубовский бульвар к себе на квартиру, где мы проводили интересные вечера в разговорах о поэзии, искусстве, истории, слушали его воспоминания. В марте, когда он заболел и уехал в санаторий в Болшево, мы были приглашены туда, и провели там чудесный день, сначала прогуливаясь на воздухе, а затем сидя в его отдельной палате за чаем с пирожными и конфетами. В мае или начале июня мы устроили вечер у одной нашей бывшей сокурсницы с заочного отделения Наталии Дмитриевны Свешниковой, очень красивой женщины, работавшей в секретариате Калинина. Пригласили туда и Евгения Алексеевича Он пришел, был весел, читал стихи, разыгрывал перед нами небольшие сценки, был как никогда обаятельным. На этих неофициальных встречах он вообще преображался: из важного, нахмуренного ученого превращался в веселого, озорного соучастника нашей молодежной компании, остроумного, легкого собеседника.
Война явно надвигалась, но мы старались не думать и не замечать этого. К тому же все были уверены, что оборона наша крепка, что позор советско-германского пакта искупается нашей усиленной подготовкой к войне. Эти предположения как будто подтверждались победами Красной Армии на озере Хасан и при Халхин-Голе, победным завершением финской кампании. Вводили в заблуждение шапкозакидательские фильмы и песни, в которых наша армия представлялась самой сильной. Свою лепту вносили и демагогические заявления, типа уже упомянутого «авторитетного» высказывания Ворошилова.
Гипноз был силен. Помню, на первомайской демонстрации 1941 года я спросила у С.Д.Сказкина, как он думает, будет ли вскоре война. Он улыбнулся своей милой улыбкой и сказал: «Да нет, что вы!» Все толковалось в этом духе: вот мы продали хлеб немцам через Финляндию, вот мы написали опровержение, что никакой концентрации немецких войск около нашей территории не наблюдается — опять успокоение. И все же она надвигалась. Она дышала нам в затылок, эта страшная война, вопреки утешительным сообщениям и упорному нежеланию Сталина даже допустить такую возможность.
Свободное копирование
