2.
1943 год.
Над затемненной Москвой высоко в небе парят огромные фантастические серо-зеленые «птицы» — аэростаты. Детей на улице почти не видно. Пешеходы, в основном, военные. На рекламных стендах вместо афиш, на серой оберточной бумаге напечатаны лаконичные сводки Советского Информбюро, приказы военного коменданта и начальника штаба противовоздушной обороны. В некогда шумном городе замолкла театральная жизнь. Многие театры эвакуированы на Восток. В эти дни по специальному разрешению Молотова, в Россию вернулся Александр Николаевич Вертинский.
В 1928 году в районе Замоскворечья, на Хафской улице, по проекту американских архитекторов Чарльза Фоуэрта и Сэма Гоудинга была построена показательная школа-десятилетка. На «добровольное пожертвование» Вертинского ее переоборудовали в челюстно-лицевой госпиталь, который существует и по сей день, но мемориальной доски там нет.
Около года бесприютный артист с женой Лидией Владимировной и с детьми Настей и Марианной жили в гостинице «Москва», а потом Вертинским предоставили квартиру на улице Горького.
Первая встреча А. Л. Вертинского с артистической и литературной общественностью Москвы состоялась в апреле 1944 года. Нарядный зал Дома актера Всероссийского Театрального Общества залит огнями. Царит необычная, приподнятая атмосфера. Очевидно, в первый раз за годы войны, женщины вспомнили о довоенных нарядах и «бывших» драгоценностях. Три великих «старика» из Московского Художественного — Василий Качалов, Иван Москвин, Михаил Тарханов с помощью бессмертных «старух» Малого театра — Александры Яблочкиной, Евдокии Турчаниновой, Варвары Рыжовой — вывели под руки на сцену Вертинского. Артисты трех поколений мгновенно поднялись. Раздался шквал аплодисментов. Москва с грустной улыбкой аплодировала своему прошлому, безвозвратно ушедшему Серебряному веку русского искусства.
Александр Николаевич был явно взволнован. Он не ожидал такой сердечной теплоты. Когда-то в молодости он выходил на эстраду в костюме Пьеро, его шея была обтянута воротником из траурного крепа, лицо обсыпано слоем пудры, выделялись глаза, сведенные в изогнутую дугу и алая лента рта. Перед нами оказался совсем другой человек — утомленный и много повидавший. Безукоризненный черный костюм, накрахмаленная сорочка, серебристая с отливом бабочка придавала его облику значительность и некоторую величавость. Он был скорее похож на успешно практикующего врача, чем на артиста «легкого» жанра. Смолкли голоса. Аккомпаниатор взял первый аккорд:
Матросы мне пели про остров,
Где растет голубой тюльпан.
Он большим отличается ростом,
Он огромный и злой великан.
Один скупой жест, насупленные брови, и мы видим рослого, злого матроса. Взрыв аплодисментов вызвала песенка «Я маленькая балерина». После двух последних куплетов:
Я маленькая балерина, Всегда нема —
И скажет больше пантомима, Чем я сама.
Но знает мокрая подушка
В тиши ночей,
Что я усталая игрушка
Больших детей.
на сцену поднялась Первая Балерина Большого театра Екатерина Васильевна Гельцер, в руках она держала букетик цветов.
— Дорогой Саша, это вам от меня в знак глубокой благодарности, — сказала Гельцер. — К сожалению, цветы, как и вся наша жизнь — один только миг. Позвольте, милый друг, преподнести вам на память шкатулку из уральских самоцветов, которую я храню много лет.
По лицу растроганного артиста, не спросясь, побежали слезы. Потом он мастерски исполнил песню «Чужие города». Во время исполнения песни-новеллы «Концерт Сарасате» у многих зрителей были увлажненные глаза. Вот Александр Николаевич изображает капризную, угловатую девочку, песня «Девочка с капризами» была им написана в Ялте летом сумбурного 1917 года. Тот незабываемый вечер-концерт он закончил песней «Сумасшедший шарманщик»:
Каждый день под окошком он заводит шарманку.
Монотонно и сонно он поет об одном,
Плачет старое небо, мочит дождь обезьянку, —
Пожилую актрису с утомленным лицом.
Мы увидели больного, высохшего шарманщика; старую обезьянку, такую же труженицу, как и ее усталый, больной хозяин.
Театральная Москва тепло благодарит художника за сладкие минуты душевного и неповторимого волнения.
Свободное копирование
