Возросшая угроза японской агрессии резко изменила быт и сознание всех, кто в те тревожные месяцы лета и осени 1941 г. жил и работал на советском Дальнем Востоке, кто охранял советские рубежи. Советские люди стали еще бдительнее и зорче, решительно отказавшись от настроений мирного времени. После нападения гитлеровской Германии на СССР с японской стороны участились нарушения сухопутной и морской границ, активизировалась подрывная деятельность японской разведки. Японские военные и пограничные власти то и дело устраивали провокации, пограничные инциденты. Граница с «независимым» государством Маньчжоу-го, где хозяйничали японцы, и раньше не была спокойной, а в те месяцы она стала походить на не потухший вулкан, готовый каждую минуту извергнуть огонь и смерть на советскую землю.
В середине сентября 1941 г., доставив из Токио очередную партию эвакуированных семей во Владивосток, я в течение нескольких дней наблюдал жизнь в этом близком к границе городе. Сводки Совинформбюро ежедневно приносили плохие вести с фронта Красная Армия с упорными боями отходила на восток оставляя врагу один город за другим. 22 сентября наши войска оставили Киев. Хотя военные действия развертывались за тысячи километров отсюда, во Владивостоке было введено затемнение, улицы усиленно патрулировались, на въезд и выезд были необходимы пропуска. Каждую ночь, а иногда и дважды за ночь слышались сигналы воздушной тревоги. Вдоль всего побережья патрулировали военные корабли. Население под руководством армейских и флотских специалистов возводило оборонительные рубежи на подступах к Владивостоку, строило убежища. Короче говоря, Владивосток жил напряженной жизнью прифронтового города. Такое же положение было вдоль всей советской дальневосточной границы.
Советские люди хорошо знали повадки своего восточного соседа. Во Владивостоке и других городах еще живы были те, кому довелось воевать с японцами в 1904 г. на полях Маньчжурии, защищать Порт-Артур. Еще больше было участников гражданской войны, помнивших кровавые годы японской интервенции. Совсем свежими были воспоминания о недавних вооруженных провокациях у озера Хасан и на реке Халхин-Гол. Поэтому внимание к политике империалистической Японии в те месяцы 1941 г. повсеместно было неослабным. Где бы я ни появлялся, как только узнавали, что я прибыл из Японии, мне задавали один и тот же вопрос: когда Япония собирается напасть на Советский Союз? И тут же обычно добавляли: передайте японским самураям, что, если они на нас нападут, дальневосточники устроят им большой Хасан. В словах говоривших слышалась тревога в связи с возможным осложнением и без того тяжелой обстановки, но не было и тени страха.
Быстро пробежали дни моего пребывания во Владивостоке. Предстояло снова возвращаться в Токио – логово японской агрессии. Признаюсь, что нелегко было расставаться с родной землей, с друзьями-дальневосточниками в тревожное время первой военной осени. Но о том, чтобы остаться в СССР, не могло быть и речи. Как сотрудник посольства СССР в Японии, я должен был находиться в Японии до конца командировки или по крайней мере до того дня, пока я не буду отозван наркоматом в Советский Союз.
Вместе со мной на японском пароходе обратным рейсом возвращался в Токио секретарь американского посольства в Японии, проводивший свой двухнедельный отпуск во Владивостоке. Как он объяснил мне, в скором времени заканчивается двухлетний срок его службы в Японии, поэтому посол США разрешил ему «для расширения знаний» о Дальнем Востоке провести отпуск в Шанхае или во Владивостоке. Он избрал Владивосток, поскольку находившийся там генеральный консул США был его давним патроном по госдепартаменту. Большую часть пути мы находились на палубе или в салоне, обсуждая проблемы войны, события на Дальнем Востоке. Мне показалось странным, что американский дипломат совершал развлекательное путешествие в столь неподходящее время. Возможно, что он приезжал во Владивосток с какой-то специальной миссией, но, естественно, спросить об этом я не мог.
Сейчас я уже не помню в подробностях, о чем мы говорили по пути от Владивостока до Цуруги, но одно из его высказываний запомнилось мне хорошо. Американский дипломат, проживший в Японии около двух лет, прилично знавший японский язык и страну, заявил: «Америка так много сделала для Японии и ее народа, что, если переговоры японских послов Номура и Курусу с государственным секретарем Хэллом не завершатся успехом, Япония будет обречена на изоляцию». В этих его словах сквозила общая для американской дипломатии недооценка военной опасности США со стороны Японии, надежда на то, что ее агрессивные планы нацелены на Советский Союз. Что это действительно так, было видно из его представлений о перспективах расширения войны на Дальнем Востоке.
«Обстановка продолжает оставаться взрывоопасной, – говорил секретарь посольства, – в Токио идет борьба между правительством Коноэ и военными по вопросу о сроках войны с Россией». Это говорилось в то время, когда главные силы японского флота уже выдвигались на исходные рубежи для нападения на Пёрл-Харбор. Расставаясь с американским дипломатом, мы договорились продолжать наши встречи в Токио.
Свободное копирование
