Занятия шли своим чередом, и наша жизнь приобрела тот тон однообразия, какой свойственен всякой военной школе. Однажды ночью в эту по часам рассчитанную жизнь внесено было нечто неожиданное — тревога. Ударил гонг. Я проснулся и вскочил. «Боевая тревога!» — мелькнуло в моем сознании бывшего командира Красной Армии. Я быстро оделся, схватил с вешалки шинель и, застегиваясь на бегу, снял с пирамиды винтовку и противогаз. Выбежал в коридор и стал в строй первым. Командир взвода немедленно отметил время моей явки. Быстро подбегали и становились другие, явка которых тоже отмечалась. В общем же первый опыт тревоги был, по выражению командира взвода, «ни к черту», — последний курсант стал в строй только через 12 минут, а некоторые не успели захватить ремней или же забыли закрыть затворы винтовок. После этой пробы тревоги стали делать через сутки, приучая нас к более «веселому» быту. Иной раз поднимали и дважды за ночь. В результате мы стали укладываться в 5 минут, привыкнув к установленному способу укладки одежды так, чтобы ее было удобней брать и надевать на себя. Но, конечно, это постоянное ожидание подъема лишало сна.
Мы уже не могли жаловаться на скуку, но с каждым днем наша подготовка становилась все серьезней, начальство все требовательней. Как-то был отменен послеобеденный отдых, всех курсантов собрали в клубе, как и всех командиров также. После некоторого ожидания в полной тишине мы вытянулись по команде «встать, смирно!» — и в дверях появился начальник-комиссар в сопровождении незнакомого нам лейтенанта госбезопасности, человека грузного, с вросшей в плечи головой и с шеей, складкой нависшей над воротом.
Первым выступил начальник школы. Он сообщил нам, что вводятся дополнительные, за счет свободного времени, занятия по изучению сталинской конституции.
— В недалеком будущем, — говорил он, — мы будем участвовать в выборах в Верховный Совет. Мы должны твердо знать сталинскую конституцию. Оценка должна быть для всех и каждого одна — отлично. А сейчас, — добавил он, — товарищ из харьковского отдела НКВД расскажет нам о значении конституции и о том, как мы должны вести себя во время избирательной кампании, помня о капиталистическом окружении, которое определяет характер и условия выборов.
Незнакомец говорил хриплым, астматическим голосом. Конституция СССР — самая демократическая в мире. Почти целиком процитировав речь Сталина на предвыборном собрании в Москве, докладчик, смакуя, подчеркнул сталинскую фразу о том, что, мол, если кто сойдет с правильного пути, того мы прокатим на вороных. Тут докладчик сделал паузу для аплодисментов, как это всегда в нужном месте делают все советские ораторы — от вождя до комсорга. Зааплодировал начальник школы, а за ним, разумеется, все присутствовавшие. Клакеры[1] из числа сексотов начали выкрикивать «ура». Докладчик довольно ухмылялся.
Затем докладчик перешел к теме о капиталистическом окружении. Германия — фашисты, Гестапо, безработица, пролетариев выбрасывают на улицу, лучших сынов народа — коммунистов — уничтожают, рабочий день 14–16 часов, голод и нищета. Англия — почти то же, но пока там нет Гестапо; Франция, Италия и т. д. — все одна и та же картина: капиталисты поедом едят рабочих, пауперизм,[2] бесправие, эксплуатация, гнет и ужас.
Упомянул забытое уже имя Тельмана и пообещал скоро-скоро вырвать этого «вождя» из рук фашистов.[3]
Вечером нам показали антинемецкий фильм «Профессор Мамлок», послуживший иллюстрацией к филиппикам нашего оратора по адресу Германии.
Коснулся он и «дальневосточной проблемы», как он выразился. Обругав самураев, докладчик переплыл Тихий океан и начал честить плутократов США, особенно нажимая на то, будто с Америкой нам справиться не слишком трудно: там 15 миллионов безработных, которые нас поддержат. По части готовности к распаду впереди США только Англия. Мы быстро приберем к рукам ее колонии, где порабощенные народы чуть ли не молятся на Ленина и Сталина.
Когда докладчик решил, что вполне убедил нас в том, будто только народы СССР живут вольно и весело, он дал нам урок, предостерегающий от почивания на лаврах.
— Капиталисты и мелкие буржуа Запада и Америки чуют свою обреченность и отчаянно ищут случая подорвать мощь Советского Союза. Вы, товарищи, — дети Октября, вы — курсанты славного органа защиты социалистического отечества. Будьте бдительны, с честью носите высокое и почетное звание чекиста!.. Наш долг — крепко поработать во время избирательной кампании, зорко приглядываться к происходящему вокруг и не давать агентам международной контрреволюции подорвать основы нашего государства. Вы будете прикреплены к участковым уполномоченным.
Последняя фраза означала, что на период выборов мы обеспечены, как говорится, конкретным заданием, что доклад сделан не ради того только, чтобы мобилизовать наше сознание, но и для того, чтобы целиком мобилизовать нас на работу, неминуемо грязную и, может быть, кровавую. Было над чем задуматься!
Вскоре занятия по конституции начались. Странное дело, но проработка текста конституции едва ли не приводит к результату, обратному тому, которого хотели бы достигнуть большевики. Проходя статью за статьей, мы невольно вдумываемся в те противоречия, какие существуют в СССР между законами и действительностью. Если написано что-то про свободу собраний, то помним, что речь идет о собраниях, организуемых с разрешения властей и под их контролем. Свобода слова означает концлагерь на 5-10 лет. Свободные выборы и тайное голосование — это «выборы» одного, впечатанного в бюллетень и чекистами проверенного кандидата, а, кроме того, списки, на которых помечается фамилия выборщика под определенным номером, дают в результате 99,9 % голосовавших «за». Мы пытались представить себе, в каком ужасном положении находятся трудящиеся Запада и Америки, если положение советских граждан было столь бесправным, что большего бесправия и придумать было уже невозможно. Лезли в голову примеры… Вот, в день смерти члена Политбюро ЦК ВКП(б) Серго Орджоникидзе один из рабочих нашего завода посетовал в заводской столовой:
— Ну что это за суп? Это же баланда, которой кормят заключенных! Или вы это к смерти товарища Орджоникидзе приготовили?
«Пришили» неосторожному человеку агитацию против советской власти и «припаяли» 10 лет концентрационного лагеря.
Дрессировка продолжалась и усиливалась. В начале декабря, в два часа ночи, была подана команда «в ружье!». Построились в течение пяти минут. Явился сам начальник школы и зачитал приказ: мы должны были немедленно отправиться в клуб УНКВД для инструктирования нас о работе на эту ночь. Через полчаса мы были в клубе, где застали полторы тысячи чекистов. Начальник харьковского округа УНКВД майор госбезопасности Кувшинов инструктирует нас. Подготовка к выборам в Верховный Совет проведена, в целом, блестяще, но некоторые работают из рук вон плохо. Мы должны равняться на сталинского наркома Н. И. Ежова. Сегодня курсанты будут проверены на практической работе, и тогда будет видно, кто на что способен. Работа серьезная.
— Товарищ Сталин, партия и правительство ждут от нас доброкачественной продукции. Мы имеем от верного соратника товарища Сталина, нашего наркома Ежова, разверстку на арест по области до 5 тысяч врагов народа. Выполним задание с честью и дадим, сверх разверстки, 10–15 процентов. Наши работники знают, как проводить эту работу, а вы, курсанты, получите практический, весьма ценный, опыт. Оперуполномоченные представят мне рапорты с отзывом о работе каждого из вас. Эта ночь покажет, на что способны наши молодые кадры.
— Ну, а если… — Кувшинов сделал паузу, медленно обвел собрание холодным взглядом и закончил. — Посчитаемся, как надо!
После второй короткой паузы деловым тоном добавил:
— Адреса известны, ордера на арест выписаны, транспорт заготовлен. По местам!
Не хватало только, чтобы он сказал «с Богом!».
Свободное копирование
