Время в дороге шло с какою-то сказочною быстротою. Наш маршрут движения экстренного поезда составлен был с таким расчетом, чтобы не оставить без посещения и подробного осмотра ни одного из сколько-нибудь значительных поселков при станциях, ни одной воинской части, ни одного интересного технического сооружения.
Часто поезд останавливался ночью, чтобы только не пропустить ничего интересного впереди, а те пункты, которые приходились на темное время, были назначены для посещения, на обратном пути, днем.
Таким образом, я могу оказать, что я видел всю дорогу, видел все, что было нужно знать, и не оставил ни одной части без посещения и без передачи каждой того, что поручил мне Государь передать ей за ее службу во время войны.
Особенно отрадно протекали наши общие завтраки и обеды в поставленном в нашем поезде вагон-ресторане. Неизбежная сдержанность вначале скоро сменилась самою непринужденною простотою отношений, и полились бесконечные рассказы о пережитом времени и о том, какую моральную поддержку получил округ от меня во все острые моменты войны, когда, порою, никто на месте не знал, чем кончится то или другое столкновение с отдельными воинскими начальниками.
{380} Мои спутники не скупились на передачу того, что переживали они вместе со мною, отстаивая округ от всякого рода наветов, а иногда, с моего разрешения, А. Н. Вентцель прочитывал наиболее интересные бумаги военного времени и извлекал из захваченного им с собою архива целые страницы моих речей в Государственной Думе, сказанных в защиту Китайской Восточной дороги, при нападках со стороны обычных моих оппонентов. Такие извлечения были прямым откровением для моих слушателей. Только из этих застольных передач они узнавали о том, какой труд несу я в их интересах, и в особенности бывало трогательно слышать отзывы на такие "новинки" от рядовых офицеров, попадавших на наши завтраки либо обеды с тех или иных станций.
Они не читали, вероятно, ни одной думской стенограммы и не имели понятия о том, что говорилось даже в Думе 3-го созыва, с какою клеветою подчас приходилось мне иметь дело, и какой труд выносил я, защищая их правое дело перед народными представителями, нападавшими либо на ни в чем неповинных "манчжурцев" либо обвинявших правительство в том, что оно зря тратит "народное достояние". Помню такой случай.
Генерал Чичегов просил моего разрешения пригласить к позднему обеду одного командира батальона, занимавшего, вот уже четвертый год, одну из самых трудных и неудобных позиций в смысле охраны дороги от возможных нападений и дурного состояния расположения его батальона. При нем пришлось прочитать только что выдержанную мною стычку, весною, по смете, связанной с исчислением кредитов на содержание дороги. Сначала был прочитан список речи Некрасова с его сдержанными но форме, но обидными по содержанию, инсинуациями о деятельности "манчжурцев".
Не слыхавший ничего подобного Полковник, едва сидел на месте. Пот скоплялся каплями на то лице, и он все прерывал чтение; словами: "да как же это так? Кто же допускает, чтобы нас оскорбляли, и как же никто не поднял голоса в нашу защиту? Ведь военным людям нужно драться и защищать свою честь".
Генерал Чичегов все успокаивал его словами: "подождите, Полковник, дайте дочитать до конца, a потом Вы услышите и защиту Вас и нас всех".
Когда была прочитана моя ответная речь, полковник просиял и, обращаясь ко мне, сказал только, не скрывая слез:
"Ваше Высокопревосходительство, а Его Величество знает, что Вы сказали? У него была Ваша речь? Не я могу получить у Вас {381} эту речь, чтобы прочитать ее моим людям? Они должны знать какие это "манчжурцы" и как Царский министр защитил нас".
В ответ, его начальник, командир округа, передал ему мой приказ, при вступлении моем на территорию железной дороги, охраняемую Заамурским округом, который не дошел еще до Полковника. Он громко прочитал его, перекрестился и сел на свое место, сказавши только: "ну теперь я никаких думских речей читать больше не стану, а раздам всем людям этот приказ Шефа и царское спасибо нам за Манчжурскую службу".
Свободное копирование
