С назначением Генерала Сухомлинова Военным Министром и появлением его в Совете Министров для защиты текущих дел своего ведомства наши отношения быстро приняли совершенно иной и даже прямо враждебный характер.
Ему приходилось сразу же войти в конфликт, главным образом со мною, как Министром Финансов, и нашему расхождению по текущим делам после первых же расхождений во взглядах на размеры кредитов, испрашиваемых его ведомством всегда в преувеличенных размерах и очень часто с крайне плохим основанием, он придал чрезвычайно острый характер.
Наши споры приняли даже явно личный характер и, что еще хуже, перешли да суд Государя раньше, чем журналы Совета дошли до Него. Об этом тотчас же узнал Столыпин, которому Государь стал говорить о том, что ему крайне неприятны разноречия в Совете Министров, и что Он очень желал бы устранить их и будет говорить со мною при первой возможности.
Столыпин был крайне возмущен таким отношением Сухомлинова, разъяснил Государю, что все Министры совершенно самостоятельны в Совете, что роль последнего заключается именно в том, чтобы сглаживать несогласия между ведомствами, а в тех случаях, когда эти несогласия остаются, они всегда идут за разрешение Государя, которому одному и принадлежит окончательное направление спорного вопроса. Он прибавил, что дела вносятся Военным Министерством в Совет Министров часто в таком плохом виде, что сам Военный Министр отказывается от своих расчетов и присоединяется к Министру Финансов и Государственному Контролеру, которые всегда .подкреплены значительно более вескими данными, нежели те, на которые опирается Военное Ведомство.
Он указывал при этом Государю, что Генерал Сухомлинов начинает даже прибегать к совершенно небывалому приему - соглашается в совете, а когда ему посылают, составленный согласно и его мнению, журнал, он пишет на нем возражения и {361} дело слушается два и три раза, внося немалое недоумение в среду Министров.
Сo мною Государь заговаривал об этом сначала только вскользь, не выражая ни малейшего неудовольствия и, на мое замечание, что ни с кем из прочих Министров не возникает в Совете Министров тех трений, которые стали повторяться с первых же дней назначения Генерала Сухомлинова, Государь в полушутливой форме сказал мне, что это объясняется неопытностью Генерала и, вероятно, постепенно сгладится, по мере приобретения им большего опыта, тем более, что "он человек очень способный, быстро осваивается с новыми положениями, а, может быть, только излишне усердствует на первых порах".
Но в первой половине 1909 года столкновения с Генералом Сухомлиновым стали принимать у меня особенно острый характер в связи с участившимися к тому времени настояниями Приамурского Генерал-Губерногора Унтербергера об угрожающем положении дел на нашем Дальнем Востоке, в связи с, будто бы, замышляемым Япониею новым нападением на нас, в виду нашей полной неподготовленности к обороне на Владивостокском фронте. Телеграммы Генерала Унтербергера приходили в очень большом количестве, как к Военному Министру, так и к Председателю Совета Министров и к Министру Иностранных Дел.
Долгое время лично я не получал от Генерала никаких сведений, несмотря на то, что у меня с ним были давние хорошие личные отношения. Копии всех телеграмм, поступавших в Министерство Иностранных Дел, всегда доставлялись этим ведомством мне, по старому порядку, заведенному еще при Гр. Витте, в виду особенного положения, которое занимало Министерство Финансов в делах Китайской Восточной железной дороги. Я упоминал об этом уже раньше.
На Столыпина эти телеграммы производили очень сильное впечатление, и после получения каждой новой депеши он неизменно просил Извольского и меня к себе и с большою тревогою спрашивал, что это обозначает и какие принимаются у нас меры для предупреждения надвигающейся новой грозы.
Каждый раз мы оба давали ему самые успокоительные сведения, указывая на то, что ничего оправдывающего паническое отношение Генерала Унтербергера мы не знаем и никаких указаний от наших агентов не имеем. Извольский ссылался при этом я на его отношения с Японским послом Бароном Мотоно, с {362} которым и у меня были даже еще более близкие отношения, нежели у него, потому что с самого своего прибытия в Петербург в 1906 году, Мотоно особенно сблизился со мною и поддерживал, казалось, вполне откровенные отношения, делясь со мною всеми сведениями, которые имели для нас какую-либо цену.. И Извольский и Столыпин знали об этом, да и я не видел каких-либо оснований скрывать об этом не только от них, но даже и от самого Государя, который всегда шутливо говорил мне: "А Вы не боитесь, что Александр Петрович приревнует Вас и скажет, что Вы хотите занять его место?"
Вся эта тревога шла мало заметным ходом, пока в нее не вмешался Военный Министр.
Свободное копирование
