14-го декабря, когда я, в собрании моего семейства (из посторонних были при том Булгарин, племянник его, Генерального штаба подпоручик, Демьян Александрович Искрицкий и маклер Толченов), читал манифест, раздался громкий звон колокольчика в передней, и вошел Кюхельбекер, расстроенный, со взглядом театрального бандита, и, не здороваясь ни с кем, подошел и спросил у меня:
— Что вы читаете? Кажется, манифест?
— Да, манифест. Слушайте! — отвечал я и продолжал чтение, а когда остановился на одном каком-то пункте, он спросил:
— А позвольте узнать, от которого числа отречение Константина Павловича?
Я отвечал:
— Я и не видал. Посмотрим! От 26-го ноября.
— От 26-го, — возразил он, — хорошо! Прощайте!
Булгарин, с которым он в то время был на ножах, сказал ему, подавая руку:
— Здравствуйте, Вильгельм Карлович!
Он отвечал: «Здравствуйте и прощайте!» С этими словами он ринулся из комнаты.
Матушка спросила у меня, что с ним сделалось.
— Ничего, — отвечал я, — вероятно, пишет оду на восшествие на престол.
Это было часу в двенадцатом утра. Вскоре потом актер Каратыгин и еще кто-то встретили его идущего в исступлении к Исаакиевской площади.
— Слышали ль вы, — спросил один из них, — на Исаакиевской площади бунт.
— Знаю, — отвечал Кюхельбекер, — это наше дело.
Подвиг его на площади описан в книге барона Корфа, который, однако, щадя школьного своего товарища, не называет его по имени. Он метил пистолетом в великого князя Михаила Павловича, которому был обязан своим воспитанием — он был его пансионером, до вступления в лицей. Достойно замечания, что люди сметливые и проворные не успели бежать, а взбалмошный и бестолковый хлебопекарь утек из Петербурга и шел бы за границу, если бы сам не сделал колоссальной глупости.
Когда сделалось известным, что Кюхельбекер бежал, приняты были все средства, чтоб узнать, где он, и схватить его. И меня при этом тревожили. В самый день 14-го декабря часу в первом ночи, когда все в доме у меня улеглись спать, раздался громкий звон колокольчика у дверей. Я вскочил с постели, накинул на себя халат и вышел в гостиную. Двери отворились, и вошел полицмейстер Чихачев, сопровождаемый квартальными, жандармами, драгунами и т. п. Не извиняясь в том, что потревожил меня, он сказал мне: «Извольте отвечать на эти вопросы» — и подал бумагу, на которой было написано: «Где живет Кюхельбекер? Где живет Каховский?» При этом имени написано было в скобках: «(у Вознесенского моста, в гостинице Неаполь, в доме Мюссара)». Было еще несколько имен, которых не упомню. Я отвечал:
— Кюхельбекер живет, сколько я знаю, неподалеку отсюда в доме Булатова. У Каховского адрес показан, но верно ли, мне неизвестно. О прочих не знаю.
— Точно ли так? — спросил Чихачев.
— Точно!
— Знаете ли вы, кто написал это? Сам государь!
— Хорошо пишет! — сказал я.
Полицмейстер откланялся.
Свободное копирование
