Областная книжная типография (ДКТ) - 1

7. Областная книжная типография (ДКТ)

Во ВНИИмехчермете я занималась проблемами износа аглоэксгаустеров, в частности лопаток, т. е. фактически вопросами ремонта и правильной эксплуатации оборудования, работающего в агрессивных средах, подверженного частым авариям. Понятно, что такой специалист и подавно способен разобраться в техническом оснащении любого производства и принципах ухода за работающими механизмами. И когда мне предложили перейти на Областную книжную типографию (ДКТ) в качестве инженера по оборудованию, то я согласилась познакомиться с этой должностью, с коллективом и пошла на собеседование.

Конечно, это была чистой воды авантюра, таких зигзагов никто не делает. Уйти из науки, где тебя ценили и где у тебя были многообещающие наработки, куда-то на неизвестное производство, в другую отрасль — мог только сумасшедший. Тем не менее я ушла.

Помню, как главный механик Муровский Борис Иосифович водил меня по цехам с ознакомительной экскурсией, а я, хоть и впервые видела полиграфические машины, являющиеся сложнейшим типом промышленного оборудования, сразу же подмечала, где из них более старые и где с ними ненадлежаще обращаются.

Собеседования с Николаем Игнатьевичем Стасюком, директором, и Николаем Антоновичем Шамраем, главным инженером, — оба показались милейшими людьми — меня удовлетворили, и я согласилась работать там.

Шел июнь 1984 года, близилось то, что позже назовут перестройкой.

Но легко и хорошо ничего не приходит и не протекает — не прошло и двух месяцев, как главный инженер вспомнил о своем обещании одной декретчице, успевшей и родить, и заочно получить диплом о высшем образовании. Теперь она вышла на работу и потребовала отдать ей должность, занятую мной.

Подобные сюрпризы главный инженер строил мне все годы сотрудничества. Поэтому на него работать я перестала, перешла в команду директора, тем более что той же осенью была избрана секретарем партийного бюро. Это означало многое — наравне с директором я стала первым лицом предприятия и отныне отвечала за его работу перед партией так же, как директор отвечал перед государством.

Фактически это был рубеж, где я распрощалась со специальностью, полученной в университете, — распрощалась в прах. Если переход на производство означал расставание с наукой и научными амбициями, то уклон в партийную работу был полным отходом от того, чему меня учили в высшей школе и чем я до этого занималась.

Естественно может возникнуть вопрос: почему при столь подлой непредсказуемости главного инженера я не ушла оттуда совсем, как уходила отовсюду, где возникали помехи, трудные для устранения. Ну, во-первых, партийное поручения… Оно обязывало. Но это, конечно, не главное.

Главным было то, что я, хоть морально и страдала от ухода в производственную среду, все же оценила преимущества стабильной работы, отсутствие командировок, творческого напряжения, необходимости постоянно искать неординарные решения неординарных проблем. Специфика любого творчества, в том числе и научного, такова, что оно занимает мысли больше положенных трудовым законодательством восьми часов рабочего времени, изматывает, порой не дает спать. С возрастом это утомляет, становится все более нежелательным, особенно если нет мотивации, перспективы, цели, ради которой стоит терпеть постоянное кипение мысли. К тому же, на новом месте мне положили хороший оклад, превышающий не только мой институтский, но и Юрин. Юра к тому времени вполне состоялся, имел ученую степень кандидата технических наук, ученое звание старшего научного сотрудника (что соответствует званию доцента в вузе) и по должности был старшим научным сотрудником. И все же на типографии мне платили больше. Так куда и зачем мне было уходить?

После свинского поступка главного инженера, дабы вывести меня из-под его влияния, директор предложил мне занять должность начальника отдела кадров — чиновничью, в интеллектуальном плане проигрышную по сравнению с инженерной. Он извинялся и уговаривал не отказываться, полагая, что я обижусь на его предложение. Но я согласилась. Обязанности начальника отдела кадров были простые и удачно сочетались с работой по партийной линии. Фактически это была работа с людьми, их квалификацией и общим культурным уровнем. Так что я принялась за дело с энтузиазмом.

Увлеченность новой работой, однако, продолжалась недолго — пока не появилась привычка к ней, пока она не превратилась в рутину — однообразное, неинтересное занятие. И тут снова проявилась основная черта моей натуры — неумение работать без душевного полета. Теперь бы его назвали креативностью, а тогда была другая риторика — говорили о приверженности новизне, творчеству, таланте не успокаиваться на достигнутом. Действительно, во мне снова проснулась жажда совершенствовать то, что я делала, желание экспериментировать, что-то создавать или переиначивать, тем более что наступали времена, требующие смелости и способности рисковать.

Качество, определяемое словами «смелость и способность к риску», — это попросту эвфемизм позитивного авантюризма, сумасбродства с полезным итогом, потакания своим «я хочу», причем потакания вероломного, обнадеживающего всех, и себя тоже, соблазнительными результатами. Оно во мне всегда было и толкало на неординарные поступки, проявившись в первом классе уходом с уроков и в дальнейшем неизменно приправляя собой любые мои занятия. Я всегда делала только то, что хотела.

За свое «я хочу» мне ни разу не пришлось пожалеть: проявляясь к месту и вовремя, оно также имело чутье и меру и выводило меня на хорошую дорогу. И вот опять оно заговорило, а я откликнулась. Благодаря этому, с одной стороны, на ДКТ был создан издательский передел с должностью главного редактора, которую я заняла. А с другой стороны, возникло мое предприятие, продержавшееся довольно долго — 17 лет. Об этом я расскажу в главе о предпринимательстве.