Загадки неординарности

10. Загадки неординарности

И я налегала на русскую классику, повлекшись не только умом, но и сердцем к Льву Николаевичу. Я перечитывала «Войну и мир», читала воспоминания его дочери Сухотиной-Толстой, проглатывала с трудом найденную книгу Полнера «Лев Толстой и его жена», и вникала, вникала в мир этого человека. Мне интересно было в нем все, и особенно, конечно, раздутый современниками миф под названием «Побег из дому». Побег… неординарный поступок… Он сам по себе — вечная загадка для окружающих, и мне хотелось думать об этом. И я думала.

Во все времена люди тщились заинтересовать собой окружающих и, полагая, что рецепт сокрыт в неординарности, давали ей определения, искали ее тайну. Одни видели в неординарности какую-то высшую данность, что сродни таланту, проявляющуюся природным порядком, другие — коварный трюк для привлечения к себе внимания.

Они пытались изобрести поведенческий эрзац, подобие неординарности, и в доказательство достигнутого успеха предпринимали, как думали, неординарные шаги. Но так ли уж невероятны, необычны, неповторяемы были те их поступки? Нет, конечно. Хоть прыгай с самолета без парашюта, хоть ходи нагишом, хоть говори стихами — никого чудачествами не удивишь, нет в нем, чудачестве, неординарности. Потому что задумано, потому что идет от осознанного желания удивить, навязать себя, потому что это не что иное, как замышлённые выходки, да подчас просто неоправданное обнажение своих беспомощных устремлений. И нет в этих эпатажах сути, только уродливая форма глупости. И вообще, любая озабоченность не походить ни на кого, навязчивое стремление поразить окружающих своим видом или поведением, ряжение под исключительность — как явление становится еще одной обыденностью, неприятным проявлением измышлений о себе же, доказательством избыточности человека в пространстве его обитания.

Вместе с тем неординарность продолжает существовать и поражать нас. Так что же это такое, как она выражается и чем измеряется?

Смысл этого слова, скорее всего, так ускользающе тонок, что его надо искать и ловить между другими смыслами. Во всяком случае неординарность — это вовсе не черта характера, не деталь внешности, вообще не нечто, постоянно присущее кому-то или чему-то. Нет, это лишь миг — выпучившийся, вздыбленный, выплеснувшийся протуберанцем в явную, видимую часть жизни. И уж конечно, неординарность нельзя ни повторить, ни создать намеренно. Зато можно предугадать, но тогда она перестанет быть неординарностью, ибо случится что-то, что никого не поразит.

Общеизвестно, что после самоубийства Марины Цветаевой, такого ее неординарного поступка, известный писатель и покровитель обширной литературной плеяды Борис Пастернак обвинил в этом себя. Не в криминальном смысле, конечно, а в нравственном.

Что делать мне тебе в угоду —

Дай как-нибудь об этом весть,

В молчаньи твоего ухода

Упрек невысказанный есть.

Вот и получается, что он вполне мог предотвратить столь печальный итог, если бы…

Но думалось мне не о Марине Цветаевой, пока еще не о ней.

Хотелось понять, что произошло с Львом Толстым, который тоже совершил неординарный поступок — в свой закатный час ушел из дому. От кого он бежал? Почему в ночь на 28 старого сентября тайно покинул Ясную Поляну в сопровождении своего врача Маковицкого? Заподозрить писателя в болезненной бездумности нельзя — как видим, он отдавал отчем своим действиям: побеспокоился и о здоровье, и о пристанище, ибо направлялся не куда-нибудь, а конкретно в Шамординский монастырь. Кроме того, он оставил жене записку, где, в частности, писал: «…и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни.

Пожалуйста, пойми это и не езди за мной, если и узнаешь, где я. Такой твой приезд только ухудшит твое и мое положение, но не изменит моего решения». Далее он прощался с нею и благодарил за совместную жизнь.

Казалось бы — все объяснено доходчиво и должно быть понято и принято любящим человеком. Но ведь любящим! А его жена думает не о муже, а о своем реноме и опять своевольничает: вопреки его просьбам предпринимает розыск и преследование, окружает несчастного посланниками. Теряющий самообладание старик пускается в бега, теперь уже без конечной цели. Сопровождаемый нежелательными соглядатаями приближающейся кончины, он паникует, сбивчиво путает след, мечется, говорит, что едет то в Новочеркасск, то в Болгарию, то на Кавказ… Что-то гнало его вперед, нарушало равновесие духа, удаляло от людей… Он искал уединения, а они, ничего не понимая, настигали его. Какое бессердечие, какой ужас!

Навязчивая со стороны жены забота, эгоистичная, нечуткая, без понимания сути происходящего, завершилась трагедией — великий писатель скончался утром 7 старого ноября 1910 года — в чужом доме, так и не обретя покоя. Жаль его, настоящего белого бизона среди людей (пишу так, чтобы не повторяться за Лениным, но чтобы дать понять, что ближе всего к разгадке поступка Толстого подошел именно Владимир Ильич, хотя не смог дать образ).

Тогда, помню, я лишь напиталась этим материалом, не найдя всеми искомого — разгадки. И все же долго еще, занятая другими делами, я над этим размышляла. С годами мне все прояснилось. О загадке предсмертного бегства Толстого продолжают писать, рассуждают — уход это или бегство, виновна ли в этом жена или кто-то другой, снимают документально-публицистические фильмы, но тщетно — объяснение неординарному поступку так и не находят. Журналист П. Басинский, например, опубликовавший роман-версию «Бегство из рая» и получивший за нее литературную премию «Большая книга — 2010», констатирует: «…его уход в 82 года из дома до сих пор остается такой же загадкой, как строительство египетских пирамид. Что-то нас все время тревожит в этом событии, не дает покоя. Причем каждое время этот вопрос ставит по-новому».

Почему всех исследователей этой тайны постигла неудача, хотя каждый из них и приближался к разгадке на шаг или два?

Потому что они не смотрели в корень событий, внутрь естества человека, совершающего, с их точки зрения, нечто неординарное.

С точки зрения естества тайны в его уходе нет, он согласуется с природной этикой и здоровыми инстинктами почти всех сильных свободных особей. Другое дело, что фактически ему не удалось совершить задуманное. И в результате получилось наоборот: стараниями жены поднялся шум, великого человека превратили в выжившего из ума пигмея, а в миг его ухода устроили вокруг него балаган.

Воистину, не всякая смерть открывает нам истины, не всякая изменяет мир. Но всегда место ушедших остается не занятым, ибо его только они могли занимать. Нам трудно уравнивать своих кумиров, тех, кого мы любим, с другими, поэтому мы и ищем в их оправдание или объяснение что-то необыкновенное, чего просто не может быть, забывая, что они — всего лишь часть природы.