Первый порт, в который зашел «Фрам» на обратном пути, был Буэнос-Айрес. Воспользуюсь этим обстоятельством, чтобы выразить мою глубокую благодарность дону Педро Кристоферсену, который, как известно, постоянно проживает в столице Аргентины. Его своевременная помощь деньгами, добрыми советами и личными услугами не раз выручала экспедицию.
Повсюду в Европе, не только на моей родине, но и в других странах, нас встречали с большими почестями. Также и во время предпринятой вскоре поездки по Соединенным Штатам я был предметом самого лестного внимания. Национальное географическое общество почтило меня своей большой золотой медалью, которою я был награжден в Вашингтоне в присутствии целого ряда выдающихся людей. Я всегда буду сожалеть о том, что во время этого чествования случилось нечто, очевидно, дискредитировавшее меня в глазах общества, так как впоследствии оно при всяком случае относилось ко мне с ошеломляющим пренебрежением. Я говорю «ошеломляющим», потому что до сих пор не могу постигнуть, за что я попал в такую немилость.
Самое неприятное произошло весною 1926 года. Я тогда читал в Соединенных Штатах доклады об удачном полете 1925 года до 88° северной широты. Я получил также приглашение от Национального географического общества прочесть доклад на эту тему в Вашингтоне и обещал заехать туда на обратном пути. Мой маршрут от берегов Тихого океана к востоку лежал через Канзас-Сити недалеко от тюрьмы в форте Ливенворса. Я вспомнил о своем совместном пребывании с доктором Куком в течение двух исполненных опасностей лет в Антарктической экспедиции на «Бельгике». Вспомнил также, как я обязан ему за доброту ко мне, тогда неопытному новичку, и то обстоятельство, что я обязан ему жизнью, ибо говоря по правде, это он спас нас от многих опасностей плавания, я решил, что самым скромным проявлением моей благодарности будет поездка в тюрьму, где я смогу приветствовать моего бывшего друга в его нынешнем несчастье. Я должен был сделать это хотя бы для того, чтобы впоследствии не упрекать себя в самой низкой неблагодарности и презренной трусости. Я не хотел, да и теперь не хочу судить о позднейшей жизни доктора Кука. Обстоятельства, приведшие его в заключение, мне совершенно неизвестны, и я не желаю ни знакомиться с ними, ни составлять о них собственное мнение. Даже если бы он был виновен в преступлениях и более тяжких, нежели те, за которые его покарали, мой долг благодарности и мое желание навестить его остались бы неизменны. Что бы ни сделал Кук – это был не тот доктор Кук, которого я знал в моей молодости, – человек с доброй, честной душой и великим сердцем. Какие-нибудь моральные неудачи, против которых сам он был бессилен, должно быть, испортили и изменили в корне этого человека.
Репортеры, с которыми я говорил после моего визита к доктору Куку, распространили слух, якобы я заявил, что доказательства Пири об открытии им Северного полюса недостаточны, тогда как у Кука они очевидны [[1]]. В действительности же я ни с какими журналистами на эту тему не говорил и приписываемые мне высказывания являются чистейшей выдумкой. Однако, Национальное географическое общество сочло их достоверными, так как отклонило мой протест по телеграфу, и взяло обратно свое приглашение прочесть лекцию.
Очевидно, они считали себя вправе поступить таким образом, опираясь на газетные сообщения. Нечего и говорить, что я счел этот отказ за необдуманный и опрометчивый поступок, основанный на ложной информации.
Возвращаюсь к 1914 году. Пока я находился в Америке, занятый добыванием продовольствия и снаряжения для трансполярного дрейфа, «Фрам» был на пути в Норвегию. Мне удалось приобрести биплан Фармана [[2]], который должен был находиться на «Фраме» для рекогносцировочных полетов над льдами Арктики. То была моя вторая попытка применить воздухоплавание для полярных исследований, и этого факта, а также и даты – 1914 – не следует забывать ввиду значения, которое приобрели аэропланы и дирижабли в годы 1925-1926 в моих арктических экспедициях. Об этом значении я буду говорить подробнее в одной из следующих глав.
Мне только что доставили в Осло аппарат Фармана, как разразилась мировая война со всеми ее ужасами. Об экспедиции теперь, конечно, не могло быть и речи. Поэтому я предоставил самолет государству для надобностей норвежского воздушного флота.
Свободное копирование
