В пасхальную ночь мы почти ежегодно отправлялись в Кремль слушать первый удар в колокол на Иване Великом. Потом мы все целовались, одни следуя религиозному обряду, христосуясь, другие, в их числе я, - из чистой любви к искусству: у нас в семье поцелуи были очень распространены. Когда же ко мне обращались, иногда не без задней мысли: - "Христос Воскресе!", я "агностически" уклонялся от прямого ответа и отвечал: с праздником!.. Из Кремля шли разговляться к Шерам. В этом я принимал самое деятельное участие и к трем часам утра возвращался к себе пешком с Остоженки чрез Кремль на Малую Лубянку, куда мы переселились с Маросейки.
Мы были чужды революции психологически, идейно, социально. Как, однако, мы ни оставались глухи к политике, как ни отворачивались от ее зовов, политика всё же врывалась в нашу непотревоженную жизнь. Мы гнали ее, и не пускали в дверь, она пролезала в окно.
Сдача Боголеповым в солдаты 183 студентов киевского университета за участие в студенческих беспорядках, как выражались одни, или в студенческом движении, по выражению других, ударила сильно по сознанию и совести молодежи. Не осталась безучастной и власть. Предначертанная ген. Ванновскому линия привела в Москве к образованию особой Комиссии для обследования причин, вызывающих недовольство и волнения студенчества, и мер к их устранению. Комиссию возглавил проф. Пав. Гавр. Виноградов, пользовавшийся мировой известностью, как историк.
К участию были привлечены и студенты - от каждого курса по три выбранных делегата. Комиссия собралась для суждения об оскорблении, нанесенном русской учащейся женщине кн. Мещерским в "Гражданине". Одним из делегатов от нашего курса был Лев Розенфельд, получивший позднее известность как адъютант Ленина Каменев.
Он ничем не обращал на себя внимания, кроме как речистостью и непринужденностью, с которой держался на кафедре, Каменев появился и у Шера, но и здесь ничем себя не проявил. Другим нашим делегатом был избран некий Вышеславцев - не Борис Петрович, будущий философ права, многим нас старше. Наш Вышеславцев тоже был "красноречив", но на свой лад: заикаясь, он так умеючи пользовался своим дефектом речи, что превращал его в преимущество. Поблескивая стёклышками пенснэ и загадочно улыбаясь, он запинался как раз там, где пауза подчеркивала ехидный смысл его речи. Выплыв на короткий срок на поверхность нашей жизни, Вышеславцев так же быстро и уже бесследно исчез с нашего горизонта.
К тому же времени относится и нашумевшая история на Высших женских курсах Герье. Передавали, что, когда, в связи с тем же "делом" Мещерского, какая-то курсистка стала взволнованно объясняться с директором курсов, престарелый проф. Герье не то взял ее за подбородок, не то не взял, а только сказал:
- Цыпочка, сядь в клеточку!..
С женских курсов волнение перекинулось в университет. Главным заступником за пострадавшую - и противником Герье - оказался Григорий Алексинский, филолог последнего курса, а позднее неистовый большевик и депутат 2-ой Государственной Думы. Он настойчиво требовал, чтобы и мы, юристы, выступили против Герье. Алексинский навсегда остался для меня живым примером того, что большевизм не идеологическая только и морально-политическая категория, - а и определенный психологический тип. И перестав поклоняться Ленину, а сделавшись столь же неистовым антиленинцем, оборонцем-патриотом и даже реакционером, Алексинский сохранил все отталкивающие черты большевика и прежде всего граничащую с наглостью бесцеремонность. Мне пришлось присутствовать при сдаче Алексинским выпускного экзамена по римской истории у того же проф. Герье. Экзамены производились публично, и доступ был свободен. Большой зал был переполнен студентами разных факультетов, которые пришли как на зрелище боя. Вошел Герье, занял место у стола и вызвал Алексинского. Тот подошел и резким, грассирующим голосом заявил:
- Господин пг'офессог', я не пг'ивык отвечать стоя. Г'аспог'ядитесь, пожалуйста, чтобы мне подали стул.
Герье сказал сторожу, чтобы тот принес стул. Алексинский уселся, вынул билет и стал обдумывать ответ. Он хорошо подготовился и проявил незаурядную выдержку. Выдержку и профессиональную честность проявил и Герье, поставив строптивому, но знавшему предмет студенту заслуженное им "весьма".
Свободное копирование
