Рабочие контакты.

Рабочие контакты. Катя и Лев Аркадьевич

Так как у меня всё же была деловая командировка, здесь я должен отойти от основной линии и коротко осветить эту сторону. (А на самом деле потому, что кое-что из неё существенно для дальнейшего).

В Киеве работы по машинному переводу и примыкающей тематике были организованы не так, как у нас в Ереване. У нас была чётко поставленная цель – армяно-русский машинный перевод, под неё создана группа. Собственно, мы (как и часть ленинградцев) шли тем же путём, что и пионеры машинного перевода в Союзе – группа Мельчука и другие московские группы. Киевские работы производили впечатление самодеятельности. Общего плана работ не было, тон задавали несколько энтузиастов, занимающихся тем, что им нравилось, разумеется, получая на то «добро» от своего начальства. Самой яркой фигурой среди них и была Ирина, к слову сказать, во всей своей дальнейшей научной деятельности так и оставшаяся «кошкой, которая гуляет сама по себе» (в отличие от меня, вопреки своей природе, так или иначе связанного с коллективами). В то время она с Катей Пивоваровой разрабатывала алгоритм, о котором я писал чуть выше, и навязывала своему Вычислительному центру работы по его программированию, апеллируя как к директору ВЦ Виктору Михайловичу Глушкову, так и к энтузиазму коллег-программистов. Глушков относился к этим работам благожелательно, а возможно, и сам их инициировал. В общем, в Киеве он патронировал работы по машинному перевода и вокруг него – как Ляпунов в Москве и Мергелян в Ереване, реально занимаясь ими чуть меньше, чем первый, и чуть больше, чем второй.

Разумеется, я познакомился со всеми киевлянами, имевшими отношение к этой тематике. Таких оказалось не так много. Наверное, именно в этот раз я познакомился и с Глушковым. А существенное продолжение в дальнейшей жизни получило знакомство с двумя Ириниными коллегами.

Во-первых, с упомянутой Катей Пивоваровой. В то время это была одна из ближайших подруг Ирины и одновременно ближайшая коллега – в этой рабочей паре Ирина явно была ведущей. Она так и стоит у меня перед глазами, но не могу подобрать слов. Красивая? Привлекательная? Серьёзная? Всё вроде так, и в то же время эти слова не вполне подходят. Красивая девушка с длинной, до пояса русой косой толщиной едва ли не в руку. Она часто бывала с Ириной и была к ней очень привязана. Через год с лишним она мне сказала: «Не увози Ирину, я без неё не смогу». Кате было суждено умереть от рака в середине 70-х годов, в возрасте где-то около 40 лет, так и не создав семью. Печальная судьба. А во время, о котором я пишу, она была живой и весёлой.

Другим моим новым знакомцем был математик, университетский профессор Лев Аркадьевич Калужнин, человек очень интересный. С детства он жил в как бы эмиграции в Париже. (Пишу «как бы», потому что, кажется, его родители то ли сохраняли советское гражданство, то ли, в конце концов, приобрели). Там же получил и математическое образование, его учителями были разные знаменитые французы. После начала Второй мировой и оккупации Франции был интернирован (как советский гражданин?), но не в «лагере смерти», а в лагере, если можно так выразиться, «с человеческим лицом», не зная ни издевательств, ни особого голода и общаясь с такими же интеллектуалами разных национальностей, просвещающих друг друга лекциями по широкому кругу предметов. После окончания войны Лев Аркадьевич оказался в Берлине, став одним из ведущих математиков ГДР. Мне довелось листать немецкий сборник математических статей, посвящённый его юбилею, где он характеризовался как воспитатель целого поколения и едва ли не отец ГДРовской математики – я ещё подумал: «И это в Германии, стране классической математики! Вот до чего довели науку нацисты!». Тем не менее, его потянуло на родину, и он оказался в Киеве, о чём впоследствии неоднократно жалел – в плане условий научной работы.

По специальности Лев Аркадьевич был алгебраист и в меньшей степени логик, в университете заведовал кафедрой алгебры. К моменту нашего знакомства я уже знал его по статье в 1-м выпуске «Проблем кибернетики». В статье предлагался удобный аппарат для записи алгоритмов, а именно граф-схемы. Серьёзный специалист не нашёл бы в ней ничего существенного, мне же она послужила исходной точкой для работы и вообще ввела меня в мир теории алгоритмов, за что я Льву Аркадьевичу до сих пор благодарен. Но любознательность толкала его и в другие научные области, в результате он вышел на работы по структурной и математической лингвистике и стал пропагандировать их идеи. В результате Ирина оказалась под крылом не только Глушкова, но и Калужнина, оба они были как бы её научными руководителями, но Л. А. был доступнее и ближе. Ирина называла его «шефом».

Взаимоотношения перечисленных лиц характеризует такая деталь. Этим летом перед моим приездом в лодочное путешествие по Днепру от Киева до Бучака отправилась такая компания: Ирина, Платон Иванович, Лев Аркадьевич и Катя. (Бучак – село километрах в 20 выше Канева, где Ирина с родителями несколько лет до и после того снимала дачу. Пусть читатель запомнит название, оно ещё встретится). Правда, Лев Аркадьевич, непривычный к дискомфорту, скоро слинял, и Ирина в письмах ко мне упоминала об этом с издёвкой. (Вообще над ним, как над всяким слегка чудаковатым математиком, было принято подсмеиваться, и он не обижался). А раз уж речь зашла о лодочном путешествии по Днепру, самое время сообщить, что за последние лет пять, предшествовавшие этому времени, такие путешествия стали традиционным летним отдыхом Платона Ивановича и Ирины.

В этот приезд я в компании с Ириной неоднократно виделся со Львом Аркадьевичем, в том числе и за бутылочкой вина, мы беседовали на разные научные и вненаучные темы. Он был замечательным собеседником и очень симпатичным человеком. Если не сейчас, то при следующем общении мы с ним при всей разнице в нашем возрасте и положении подружились.