Целина

Целина

Лето 1957 года я встречал в грустном настроении. Впервые с начала моей самостоятельной жизни (т. е. со времени поступления в университет) мне не светили ни альплагерь, ни поход. Просто не полагалось отпуска – в соответствии с трудовым законодательством, первый отпуск можно было получить только через год работы.

Так что, когда возникла перспектива поездки на целину, я с радостью за неё ухватился. Поработать на целине я был не прочь и раньше, в студенческие годы. Но тогда передо мной был выбор – целина или поход, и я всё же выбирал второе. А сейчас выбор выглядел иначе – целина или обычные институтские будни.

Это были первые годы освоения целины, и власти, как было принято, делали упор на энтузиазм. Каждое лето звучал очередной комсомольский призыв, т. е. «предложение, от которого невозможно отказаться», и масса комсомольского народа, учащегося или рабочего, на несколько месяцев съезжалась на уборку урожая. Одни ехали туда охотно и с интересом, как мой друг Серёжка Яценко, другие не слишком охотно, но каких-либо протестов не звучало. Моя же поездка носила чисто добровольный характер – комсомол не мог обратиться к моей сознательности, поскольку я был ему неподведомствен.

Наш целинный отряд сформировали из рабочих парней каких-то окраинных заводов. Так что я оказался среди товарищей белой вороной – единственный русский, единственный интеллигент. Кое с кем из них, типичной мелкой шпаной, у меня даже возникали мелкие конфликты, но меня взяли под покровительство более серьёзные ребята.

Несколько дней мы ехали в теплушках. Приехали в Кустанайскую область, на севере Казахстана, где поселились в совхозной усадьбе.

Хотелось бы сейчас побольше вспомнить об этих двух месяцах, да не могу. Главное впечатление – бесконечная голая степь. Среди этой степи село средней величины с избами и дворами достаточно аккуратными, что объясняется составом населения: примерно половину его жителей составляли ссыльные немцы. Другая половина – ссыльные же ингуши. Казахов в этом селе за всё время мы встретили только нескольких человек.

На краю села совхозная усадьба, в которой мы все и жили. Как спали, как питались – провал в памяти. А вот с «природными условиями» нам повезло: рядом было озерцо, совсем маленькое, но всё же можно было смывать с себя грязь и пыль, что, по рассказам многих целинников, представляло в этих местах немалую проблему.

Из работ запомнилось скирдование – под жарким солнцем голый по пояс длинными вилами бросаешь солому на огромную скирду. Да ещё заготовка кормов на кукурузном комбайне, когда на корме грузовика разбрасываешь сыплющийся сверху кукурузный силос. Работа была не слишком изнурительной. Во всяком случае, оставалось время для чтения – в сельской библиотеке я взял Флобера. Там была симпатичная юная русская библиотекарша, за которой я пытался робко ухаживать. Настолько робко, что это даже не привлекло внимания её мужа, свирепого ингуша, известного тем, что за предыдущим заезжим ухажёром гонялся с топором.

Живущие здесь немцы на немцев уже совсем не были похожи. Простая одежда, девушки в платочках, русские лица, как будто и свой язык призабыли. Но и на русских мужиков и баб не смахивали, что-то в них было фермерское. И почему-то почти одни женщины, мужчин вообще не могу вспомнить – куда они подевались? То ли дело ингуши – у тех женщины сидели по домам, а видели мы только лихих парней.

Очень мне хотелось услышать о судьбе этих немцев, которые в то время ещё не имели права выезда отсюда. Но откровенного разговора не получалось, они крепко держали язык за зубами. От одной пожилой немки я всё же услышал редкий в ту пору рассказ, как их в одну ночь погрузили в вагоны и привезли сюда. Везли зимой в теплушках, дети мёрзли и мёрли. Рассказывала она отстранённо, без эмоций, но факты говорили сами за себя.

На целине мне удалось повидаться с университетскими товарищами. Из переписки с некоторыми из них я знал, что в этом году они большой группой приехали на целину. И оказались здесь, по целинным меркам, поблизости – километрах в 200-300 от меня. Я отпросился на несколько дней у своего начальства.

Добирался на попутных грузовиках. Дорога заняла около суток или полутора в каждую сторону, причём значительную часть её – ночными рейсами. Был там у меня один забавный эпизод. Один из шоферов высадил меня на подъезде к казахскому селу. У конторы я увидел большую группу казахов – кажется, первый и последний случай, когда увидел их много сразу. Я стал выяснять у них, как отсюда можно уехать, но не тут-то было. Казахи смотрели на меня с явным подозрением, потребовали документы и стали подробно расспрашивать, кто я, откуда и зачем. Что бы я ни говорил, это вызывало подозрение. Услышав, что я приехал на машине, потребовали назвать номер машины. «Я не помню номера». Тут они поймали меня на противоречии: «Как же ты говоришь, что математик, а не помнишь номера машины». В общем, по всем приметам выходило, что я шпион. Заперли они меня в погребе, но всё же дали поесть – лепёшки и арбузы. Судя по всему, после этого долго совещались. И как ни странно, результаты обсуждения оказались благоприятными для меня. Отперли дверь, выпустили и сказали: «Езжай».

Приехав на место, я увидел, что здесь была практически вся «группа Арнольда». Мы ночь напролёт беседовали обо всём на свете, строили планы дальнейших встреч и походов. Для меня было большой радостью снова оказаться среди старых друзей, которые меня помнят и любят.

Где-то в сентябре время нашего пребывания на целине кончилось. Оказалось, что мы даже что-то на этом заработали. Во всяком случае, не так плохо заработали некоторые мои армянские сотоварищи, которые сумели заранее сосчитать, где работать выгоднее, договориться с бригадиром и т. п. (Можете рассматривать это как похвалу в адрес «партии и правительства», которые иногда не забывали заинтересовать людей материально. Только не студентов – тем оставался чистый энтузиазм). В этом плане я не оказался в числе самых успешных. Вручили нам и по благодарности от ЦК ВЛКСМ, которая моим соседям была ни к чему, а я в дальнейшем пробовал ссылаться на неё при попытках восстановления в университете.