Моя работа

Моя работа

Моя рабочая жизнь началась на следующий день после приезда. Если мне не изменяет память, я сразу же встретился с Мергеляном. Не помню, чтобы эта встреча носила сколько-нибудь содержательный характер, во всяком случае, тогда я не слишком фигурировал в его планах. Это были первые месяцы существования института, и сотрудников было настолько мало, что директор сам занимался распределением их по отделам – во всяком случае, всех приглашённых из других городов. Меня он направил в отдел уж не помню, под каким названием, возглавляемый человеком по фамилии Цехновицер. В этот же отдел был направлен и прибывший примерно через месяц мой друг и такой же изгнанник из МГУ Эдик Стоцкий (с той разницей, что его изгнание было более мягким, ограниченным чётким сроком – его не отчислили, а предоставили возможность взять отпуск «по состоянию здоровья»). О начальнике отдела в памяти сохранилось немного. Помню, что, несмотря на фамилию, внешность и речь у него были вполне славянские, возраст где-то до тридцати, а прибыл он в Ереван из Пензы.

Долгое время никакой реальной работы у нас не было. Но и без дела не сидели. Никто из сотрудников отдела, кроме начальника и его заместителя, тоже приехавшего из Пензы, о вычислительных машинах представления не имел. Не составляли исключения и мы с Эдиком. Так что первые месяца два мы все занимались их изучением. Мы снова играли роль студентов, а наши начальники – роль преподавателей. Обучение шло по учебникам (кажется, это уже были Китов и Криницкий), и никакого выхода к реальным ЭВМ не предполагалось – в виду их полного отсутствия. Нынешним студентам-компьютерщикам должно быть любопытно услышать, в чём тогда состояло обучение. Прежде всего – знакомство с двоичной системой с упором на правила перехода из десятичной в двоичную и обратно. Представления чисел в машине – с двоичной и плавающей запятой (разные версии). Структура команд – одно- двух- и трёхадресных. Практика написания простейших алгоритмов в машинных кодах. Архитектура ЭВМ (примитивных по тому времени). Ну, и так далее. Всё это мы читали, разбирали на семинарах, сдавали что-то вроде зачётов.

Через несколько месяцев появилась первая реальная работа. Институт, как видно из названия, был предназначен для создания математических машин. Одна из первых машин, которую должен был разрабатывать наш отдел, предназначалась для управления подводными лодками. Если вдуматься, работа весьма ответственная. И, разумеется, очень секретная. Мне представляется, что где-нибудь в России получить допуск к такой работе мне было бы не просто. А здесь, к своему удивлению, я его получил без особых забот. (Одно из первых впечатлений об армянской специфике). Помню, я разбирался в строении подводной лодки. Как там расположены её отсеки – это нужно было знать, потому что наша ЭВМ должна была давать команду о перекрытии отсеков в случае пробоины, мы разрабатывали для этого какой-то алгоритм. Наверное, я не вполне врубился в задачу, и командированный к нам полковник (или как там у них на флоте) мне добродушно сказал: «Вы, Миша, сапог». Вот с этой разработкой я и провозился до времени отпусков, то есть, до начала лета. Чем она кончилась и создал ли институт машину для подводного флота, не помню, а может быть, и раньше не знал – после отпуска я занялся совершенно другими проблемами.

В отделе был смешанный коллектив – наполовину из приезжих, наполовину из местных. Из последних мне запомнились две милые девушки Нелли и Джули, ставшие моими первыми учительницами армянского языка, да и вообще консультантками по местной истории, литературе и образу жизни.

Более забавные впечатления у меня остались ещё от одного местного коллеги по имени Габриэль Габриэлян – в отличие от всех нас, пожилого, лысого и толстоватого. Вспоминаю я его здесь ради любопытной истории с его именем. В конце 40-х, когда развернулась борьба с космополитизмом, родители решили, что такое имя носить опасно, и переименовали его, дав идеологически выдержанное имя Лаврентия. Каково же было их потрясение, когда самый знаменитый Лаврентий оказался агентом мирового империализма! Пришлось переименовывать обратно.

Поскольку я заговорил о работе, стоит вспомнить и её формальную и материальную стороны. Как человек без высшего образования я был принят на должность лаборанта (временно) с окладом 690 рублей. (Это соответствовало 69 «послереформенным» рублям 1961 года). Если вспомнить, что в МГУ я имел 290 стипендии (плюс иногда 25% как отличник) плюс 300 помощи родителей, и учесть несопоставимость цен на питание в МГУ и в Ереване, становится ясно, что по сравнению со студенческим временем я несколько обеднел. Однако через несколько месяцев я получил повышение на должность техника, а к концу года – и старшего техника, так что моё материальное положение стало чуть лучше. Во всяком случае, голодным я бывал нечасто, а особо больше мне было и не надо.