Родители
Знакомство отца и мамы произошло при романтических обстоятельствах. Отца, который к тому времени оказался в каких-то полумилицейских формированиях, свалил тиф, и он попал в больницу, где дед был фельдшером. Там он познакомился с мамой и, выздоровев, начал за ней ухаживать. Нужно сказать, что оба они в молодости были совершенными красавцами, это видно из фотографий. Папа довольно быстро вошёл в семью Пигуренков, чем-то пришёлся по душе и дедушке, и бабушке, наверное, общей мягкостью и внутренней интеллигентностью.
Было начало двадцатых, входил в обиход и становился модным украинский язык, о котором мама до тех пор не имела представления. Папа стал её обучать. На одном из уроков он сказал: „Прошу вас бути моєю дружиною”. Мама не поняла незнакомого слова и попросила перевести. После перевода она некоторое время подумала и потом согласилась. Было это в 1924 году.
Мама к тому времени никогда серьёзно не работала, но находила себе интересные развлечения. Так она несколько лет была в любительской театральной труппе и как будто бы подавала надежды. Мама вспоминала, что в той же труппе были Любовь Добржанская и, если я не ошибаюсь, Наталья Ужвий. Ещё она вела какие-то курсы по ликвидации неграмотности. С гимназических времён у неё было несколько близких подруг, дружба с которыми сохранилась на долгие годы.
Где-то примерно в это время папа выбрал себе профессию. Он окончил курсы бухгалтеров и работал по этой специальности всю оставшуюся жизнь. Казалось, для этой профессии он и родился. Помню его в конце месяца постоянно работающим по ночам: нужно составить месячный отчёт, а днём отвлекают текущие дела. А в отчёте всё должно сойтись до копейки. Такая убеждённость в необходимости абсолютной точности и абсолютной правдивости каждой цифры. Помню, как папа постоянно вёл борьбу со своими директорами, которые хотели где-то сжульничать, что-то показать неправильно. И он, человек по натуре мягкий, склонный к компромиссам, за свои цифры, казалось бы, никому не нужные, стоял с фанатичным упорством. Бывало, это ему дорого обходилось.
Мама позже тоже окончила подобные курсы, и большую часть жизни работала вместе с папой, под его началом.
До моего рождения и всё моё детство родители работали и жили на нефтебазах. Причём, за исключением небольшого периода во время войны и оккупации – в небольших городках Киевской области. Как это выглядело, я расскажу позже. Не припомню, чтобы слышал о каких-либо знаменательных событиях в их довоенной жизни.
Так получилось, что первым, что я написал об отце, оказались его профессиональные качества. Думаю, здесь самое место охарактеризовать его чуть подробнее, равно как и других моих родных.
Наверное, почти всякий человек, предложи ему рассказать о своих родителях, будет вспоминать о них самое лучшее. Я это понимаю, и всё же, когда думаю о своём отце, мне представляется почти идеальный образ, так что, боюсь, его трудно будет сделать достоверным для возможного читателя. Если предложить мне назвать главные черты отца, я бы назвал честность, мягкость и глубокую внутреннюю интеллигентность. Я вторично употребляю последнее слово. Может показаться странным его подчёркивание по отношению к крестьянскому сыну, не получившему никакого образования – только два класса церковно-приходской школы да бухгалтерские курсы. Но интеллигентность – не результат образования. Это внутреннее свойство человека, задатки его он получает при рождении, а дальше может развить в себе в самых неблагоприятных обстоятельствах. Это чувство собственного достоинства, уважение к другим людям, уважение к труду, неприятие грубости, деликатность. Всё это было как бы сконцентрировано в моём отце. Не могу представить, чтобы он сказал грубое слово. Или солгал. (Конечно, не считая ритуальной идеологической лжи в официальной обстановке). Папу могло искренне растрогать какое-нибудь литературное произведение. Помню, как он смотрел фильм «Без вины виноватые» и утирал слёзы. И ещё – я чувствовал, как он содрогается при упоминании о мучениях и зверствах, столь характерных для нашего времени. Мне кажется, что каждое такое упоминание приносило ему почти физическую боль.
К слову сказать, внешне ничто в папе не выдавало его крестьянское происхождение. Обычный городской интеллигентный вид. Только на фотографиях начала 20-х годов – красавец-парубок по моде того времени в вышитой сорочке и в бараньей шапке, но не из простых, а «вышедший в люди» и знающий себе цену.
Папа очень следил за политическими событиями. Газеты он читал почти от корки до корки, в порядке поступления, времени не хватало, и они накапливались большими стопками. Читал он критически, зная им цену и выискивая в потоках лжи и пропаганды намёки на реальную информацию. Мне кажется, так стало принятым читать уже в гораздо более позднее время.
В заключение маленькая забавная черта – отец совершенно не переносил спиртного. Даже выпить рюмку вина было для него большим испытанием. А так как в наших местах при любом застолье на стол выставлялся самогон, ему тоже приходилось отдавать дань обычаю, он пригубливал рюмку, чуть отпивал, а потом весь кривился и долго откашливался.
Мне кажется, что папа внушал любовь всем, сколько-нибудь с ним знакомым. Во всяком случае, многократно уже после его смерти, когда разговор заходил о нём, мне случалось слышать что-нибудь вроде: «Какой это был человек!»