Когда мне было около пятнадцати лет, мне представился случай еще более сблизиться с упомянутым выше врачом из Винер-Нойштадта. Благодаря манере беседовать со мной во время его посещений Нойдорфля, я испытывал к нему большую симпатию. Часто я украдкой прогуливался у его винер-нойштадтского одноэтажного дома, расположенного на углу двух узких переулков. Как-то раз я увидел его у окна. Он позвал меня к себе, и вот я стою перед "большой", по моим тогдашним понятиям, библиотекой. Он снова заговорил о литературе, взял с полки "Минну фон Барнхельм" Лессинга и сказал, что мне следует прочитать ее и затем снова прийти к нему. Так стал он давать мне книги для чтения и позволял ходить к себе. При каждом посещении я должен был рассказывать ему о своих впечатлениях по поводу прочитанного. Он стал как бы моим учителем в области поэзии. Ибо за небольшим исключением я был далек от нее как дома, так и в школе. В атмосфере общения с этим врачом, преисполненным любви и восторгавшимся всем прекрасным, я особенно близко познакомился с Лессингом.
Глубокое влияние оказало на мою жизнь и другое событие. Я познакомился с книгами по математике для самообразования, написанными Любзеном. И теперь я получил возможность изучать аналитическую геометрию, тригонометрию, а также дифференциальное и интегральное исчисление задолго до того, как начал проходить их в школе. Это позволило мне вновь вернуться к чтению книги "Общее движение материи как первопричина всех явлений природы", ибо теперь я мог лучше понять ее благодаря своим математическим познаниям.
Между тем наряду с физикой стала преподаваться и химия, и тем самым старые загадки познания пополнились для меня новыми. Учитель химии был замечательным человеком[1]. Преподавание своего предмета он строил исключительно на опытах. Говорил он немного, заставляя говорить за себя процессы природы. Он стал одним из наших самых любимых учителей. В нем было что-то особенное, отличавшее его от остальных, и у нас сложилось представление, что со своей наукой он установил более близкие отношения, чем другие учителя. Этих последних мы, ученики, титуловали всегда "профессор", его же, хотя он тоже был "профессором", всегда — "господин доктор". Он был братом лирического поэта из Тироля Германа фон Гильма. Особенно сильное впечатление производил его взгляд. Возникало ощущение, что этот человек умеет остро вглядываться в явления природы и затем удерживать их во взоре.
Его преподавание приводило меня в некоторое смущение. Множество преподносимых им фактов не всегда укладывалось в моей душе, стремящейся тогда к единообразию. Но у него, должно быть, все же сложилось мнение, что я преуспеваю в химии. Ибо с самого начала он выставил мне отметку "похвально", которая и оставалась за мной во всех классах.
Однажды у винер-нойштадтского букиниста я обнаружил "Всемирную историю" Роттека. Несмотря на то, что в школе я всегда получал по истории хорошие отметки, она оставалась для моей души чем-то внешним. Теперь же я прочувствовал ее внутренне. Меня пленило то, с каким пылом Роттек схватывает и описывает исторические события. Односторонности его понимания истории я еще не замечал. Через него же я пришел к двум другим историкам, которые произвели на меня глубочайшее впечатление благодаря своему стилю и историческому взгляду на жизнь: к Иоганну фон Мюллеру и Тациту. После этого мне было весьма трудно приспособиться к школьному преподаванию истории и литературы. И я пытался оживить это обучение с помощью тех знаний, которые усваивал вне школы. Подобным образом проводил я дни в трех старших классах (всего их было семь) реального училища.
Свободное копирование
