Ленинград пугал вывешенными тут и там плакатами, призывавшими к бдительности. Что, собственно говоря, должны были означать эти призывы? Каких врагов надо разоблачать? Пожилой плотник из Молотовской области, выступая по радио против поджигателей войны, несколько раз повторил: «Я простой человек». Это понятие –– «простой человек» - быстро вошло в обиход, его стали употреблять где надо и где не надо. Оно обновило и оживило уже несколько затертое сталинское определение «винтики». По смыслу – то же, но звучит как-то сердечнее. Мы – простые люди, а те, которые сложные, – это не мы, вот, наверное, по отношению к ним и нужно проявлять бдительность.
В приемной комиссии училища мне вручили большую анкету и предложили заполнить ее, а также написать автобиографию. В анкете, кроме обычных вопросов, были и совсем необычные: «Служил ли в царской или белой армии?», «Состоял ли в оппозициях?», «Есть ли у вас родственники за границей?» и, наконец, самый каверзный: «Были ли вы или ваши родственники под судом или репрессированы?» Это вопрос заставил меня крепко задуматься. О своем отце в анкете я смело писал: «Умер в 1939 году в городе Хабаровске». Именно так было написано в свидетельстве о смерти отца, которое маме удалось получить через районного уполномоченного МГБ года полтора назад. О его последнем месте работы я писал чистую правду: «Ответственный секретарь редакции газеты “Тихоокеанский комсомолец”». А дальше как будто заминированное поле начиналась. Если я напишу стандартную для обычных людей формулировку «Ни я, ни мои родственники не были под судом или репрессированы», то при проверке моих анкетных данных каким-нибудь всезнающим первым отделом непременно докопаются до истины. И тогда меня не только в училище не примут, но еще и не без оснований обвинят в попытке обмануть органы, а это… Страшно было даже подумать, что может стоять за этим «это».
А если я напишу правду? Но ведь, говоря всерьез, правды-то я и сам не знаю! Ну, допустим, напишу: «Отец был репрессирован в 1935 году». Не видать мне тогда училища, как своих ушей, несмотря на мою золотую медаль. Куда я тогда денусь?
В отчаянии я написал в автобиографии всю правду, как я ее понимал. Я писал, что я не знаю, за что был арестован отец, за что он был осужден и на какой срок. Я написал, что во время его ареста мне не было и года. Мне очень хотелось поступить учиться, и я старался доказать, что никакого отношения к тому, за что был осужден отец, не имею. Я писал, как в лихорадке, и лишь когда закончил, мне хватило ума не передать сразу же анкету в приемную комиссию, а отложить ее до завтрашнего дня.
Наутро я перечитал анкету с автобиографией и устрашился своей глупости. Это что же, выходит, я от родного отца отрекаюсь? Стыдно и горько мне было. Я изорвал анкету в мелкие-мелкие клочья и написал все заново, нигде не упомянув об аресте папы. Будь что будет.
12 августа 1952 года расстреляны члены президиума Еврейского антифашистского комитета.
В эти дни меня приняли в училище.
Свободное копирование
