Евгений Ованесян

УЧЕНИКИ

ЕВГЕНИЙ ОВАНЕСЯН

В тургеневские времена эти произведения назвали бы стихотворениями в прозе. В нашей современной литературе этот жанр назвали бы эссе. И — ошиблись бы. Эссе, в конечном счёте, почти никогда не стремится к конкретности, к. предметной подаче материала. Для него характерна не столько предметность факта, сколько его приблизительность, колеблющиеся признаки слова. По–французски эссе значит «опыт, испытание, очерк». В работе того писателя, о котором я хочу рассказать, эти три составляющих соединяются иногда в самых неожиданных сочетаниях.

Мелькнувшее, по почему–то запомнившееся мгновенно. То, что скользит в глубине обыкновенной жизни, скрываясь от привычного, повторяющегося, обыкновенного. Проблеск сознания, решающего подчас самое важное в жизнн — наяву или во сне, иногда навсегда забытом. Влечение, которое остаётся необъяснимым, ошибочно и горестно принятое за любовь. Оставшаяся неразгаданной причина напряжённости между любовниками, друзьями. Инстинктивное понимание значения несовершившегося шага, который, может быть, круто повернул бы жизнь.

Мы ничего не знаем о человеке, который мучительно долго любит девушку, ответившую ему взаимностью с первого взгляда. Речь идёт не о людях, не о том, что их окружает, волнует, против чего они вынуждены бороться. Профессия не названа. И даже имя остаётся читателю неизвестным. Речь идёт только о любви. Потому что именно только с нею и приходится бороться. Эссе, испытание, очерк, превращается в трактат о загадочных поворотах отношений в мире любви, трагических, кончающихся разлукой, приносящей робкое, еле угадывающееся облегчение. Это испытание души, это эссе, этот ломающий жизнь опыт называется «Невозвращенная любовь». Но пора познакомить читателя с автором.

Евгений Ованесян, кинорежиссёр, занимается прозой тогда, когда это позволяет ему работа. Вот пример его прозы.

ДЕНЬ ОТЪЕЗДА

Но в конце концов он настанет — тот самый день, о котором ты всё время, помнишь и думаешь, и который напрасно стараешься оттянуть, и о котором напрасно стараешься забыть, — в конце концов он настанет.

Он придёт неожиданно и весь сразу, он явится целиком и врасплох, и ты начнёшь спешно укладывать и собирать то, что давным–давно уже собрано и упаковано без твоего участия, — и остаётся лишь взять это с собой. Но ты суетишься, ооеспокоенный; ты суетишься, растерянно проверяя всё, что Должен взять с собой, всё, что понадобится тебе в другом времени, — забывая, что только там всё станет ясным.

И ты спешишь, потому что день на исходе, — ты берёшь с собой воспоминания, — может быть, и они сослужат тебе службу, — ты берёшь их все сразу, боясь лишиться хоть одного, — но они сопротивляются, — или в спешке чудится тебе сопротивление?.. II ты нетерпеливо комкаешь и мнёшь их, — а день догоняет тебя.

Ты берёшь с собой свои слова — те, что уже были сказаны, и те, что ещё не появились; ты многое ещё возьмёшь с собой, и ещё больше смог бы взять, но остановишься, потому что закончится этот день.

И тогда ты вспомнишь о своей последней минуте, которая достанется провожающим; они насладятся ею или растерзают её, — но не в твоих силах взять её с собой, и она перестанет быть твоей ещё до того, как ты поймёшь это.

Но вот он настал, твой день отъезда. Торопись, он уже истекает.

Но это литературное фотомгновенье далеко не исчерпывает возможности Е. Ованесяна. Он работает — и с успехом — в реалистической прозе.

В Одессе умирает старый тренер по боксу Аркаша. II благодарные ученики несут его к могиле на руках. Траурная колесница тянется сзади. Несут и «звезды» бокса, и рядовые боксёры, а прощальную речь над могилой произносит, к сожалению, самый ничтожный из них, известный своей осторожностью и тем пе менее мечтающий о славе. Речь длинная, оснащённая внушительными цитатами, проникнутая надеждой на крутой взлёт популярности и общественной карьеры. Слушая её, ученики сперва с трудом удерживаются (а некоторые не удерживаются) от слез. Но оратор упоён собственным красноречием, «случайный человек в боксе» говорит уже главным образом только о себе, забывая об Аркаше. Боксеры терпеливы, они не хотят омрачать торжественных минут прощания. Но когда все кончается и провожавшие начинают расходиться, один из боксёров, преемник старого Аркаши, подходит к оратору: «Не сказав нп слова, взглянув на него в упор, он коротко, не разворачиваясь, ударил его в челюсть своим прославленным боковым слева. И внимательно проследил, как вскинулась и мотнулась его голова и как он тяжело рухнул на землю».

Я думаю, что таких писателей много. Более того, я надеюсь, что этот жанр, находящийся на периферии бытовой и лирико-философской темы, может и должен найти себе место в нашей многообразной и своеобразной литературе. Бытовая, повторяющаяся жизнь привычно заполняет нашу прозу, и, может быть, стоит пристально вглядеться в это, ещё почти не изученное явление.