Мама
Вспоминаю нежный Мамин голос. Она поёт мне украинские песни: "Сонце нызэнько", "Дывлюсь я на нэбо", "Ой, нэ свиты мисячэньку"... Я, конечно, подпеваю. Иногда Мама даёт мне "музыкальный инструмент" - расчёску с полоской тоненькой (папиросной) бумаги. Я должна сопровождать Мамино пение: выть, прижав "инструмент" к губам. Иногда мы "воем" вместе. Если всё сделано правильно, получается звенящий звук. И хотя при этом губам становится щекотно, мне весело и приятно: у нас звучит музыка, мы сами её исполняем!
Это было, конечно, когда я подросла. В более ранних воспоминаниях - надёжная Мамина нога, которую я обхватывала в случае опасности, или когда хотела удержать Маму. Помню, что несколько раз вечером Мама уходила с подругой в кино или на танцы, а я с рёвом бежала за ними. Мама ловила меня и отводила к Бабе, а та звала на ручки и чем-нибудь отвлекала.
Среди фотографий я нашла одну, относящуюся к 1949 году. С подписью: "Аллочке от Зинаиды". Вот с ней, видимо, они от меня и убегали. Правда, кто из двоих Зинаида, я так и не поняла.
Тётя Рая, жена Маминого среднего брата, Дяди Севы, вспоминала: "Весной 1946 года к нам в Магнитогорск из Агадыря приехала сестра Всеволода Алла и привезла нам чемодан муки. Как мы были рады - не передать словами! Булка хлеба стоила тогда 500 руб., а я в то время не работала - меня терзала малярия. Я сказала Всеволоду: "Твоя сестра - редкой души человек. Какая женщина согласилась бы везти такой груз, да ещё с пересадкой?" Он ответил: "Да, она прекрасная сестра, только несчастлива в жизни".
Следующим летом Тётя Рая с двухлетней дочерью Светланкой гостила у нас в Агадыре. Потом она вспоминала: "Работала Алла у токарного станка, всю смену на ногах. Когда приходила домой - опять тяжёлая работа - надо копать огород, ремонтировать дом, делать в нём уборку. По выходным она рано вставала, топила русскую печь, пекла ватрушки, шаньги и пироги. До сих пор помню, как всё это было вкусно".
Когда Иришка, дочь Дяди Юры, жила уже в Германии, всё вспоминала, как Мама варила молочные ириски. Эти конфеты Ира запомнила на всю жизнь - они ей очень нравились.
Когда мы ждали гостей на какое-нибудь торжество, дело находилось всем. Мама пекла разные торты и любила их украшать. Торт, позже известный, как "наполеон", назывался у нас "стёпкой-растрёпкой". Мне поручалось взбивать венчиком сливочное масло и по капелькам периодически добавлять в него сироп, иногда ванильный. Потом взбитое масло раскладывалось по мисочкам и при взбивании в них добавлялись разные пищевые красители. Я запомнила пакетики с "ниточками" (как позже выяснилось - с тычинками) шафрана. Их заваривали и настаивали - получался жёлто-оранжевый цвет крема. Для красных розочек брали свёкольный сок.
Из пергаментной бумаги Мама делала "фунтики" и выдавливала крем на торты. Дед всегда восхищался: "Как в кондитерской!"
Помню, как Мама делала мне тряпичную куклу. Этот процесс превращения кучки ветоши в мою Дуню я наблюдала от начала до конца.
Все заготовки: головку 2.5 см в диаметре, соответствующее ей тельце и конечности-колбаски Мама обтянула белой тряпочкой, крепко пришила всё суровыми нитками - получился голенький слепой человечек.
Отдельно Мама сшила элементы одежды: присборенные вверху и внизу рукава белой блузки, пёструю, тоже присборенную. юбочку для сарафана, полосатый передничек. Всю "одежду" она пришила прямо на куклу, сверху нашила лямочки сарафана и принялась рисовать лицо.
В то время очень популярны были так называемые "химические" карандаши: сухой стержень ничем не отличался от простого, а увлажнённый имитировал чернила. Такими карандашами писали, например, адреса на посылках, чаще всего зашитых в ткань. С самого раннего детства я знала, что и сам карандаш, и всё, что им написано, ядовито.
Вот такой карандаш и оживил мою Дуню.
Больше всего меня удивило, что нос Дуни явился продолжением правой её брови - висел на ней, как поварёшка. Но потом открылись глазки, улыбнулся ротик, нарисованный увлажнённым красным карандашом. В завершение Мама пришила на лбу несколько жёлтых ниточек-волосиков, под подбородком завязала треугольный платочек в тон сарафана и поставила куклу передо мной со словами: "Здравствуй, Тата!". Хоть я и видела весь процесс, появление Дуни показалось мне просто волшебным.
Дуню я любила, правда, немного позже меня стало огорчать, что вся одежда пришита, и её нельзя снимать и надевать.
В мои дошкольные годы Мама наряжала меня, как куклу. У меня было демисезонное пальтишко и шапочка-капор - всё с бархатной отделкой и вышивкой мелкими розочками, которые казались объёмными. Бархат - из Бабиного "сундука". Помню и меховую муфточку.