Жизнь Ивана Алексеевича в Москве протекала обычно: чаепитие у Юлия Алексеевича, прогулки с ним, если не надо куда-нибудь ехать, "Среды" у Телешовых, интимные обеды у них, у Чеховых, у Граф (жена его -- в девичестве Клочкова, дочь богатого воронежского городского головы; он чуть тронул ее в "Чистом понедельнике", взята -- её квартира), вечера в Кружке или на журфиксах у Рыбаковых...
Раза два за осень Иван Алексеевич ездил в Петербург. Побывал в редакции "Мир Божий", где хозяином был уже Куприн, у которого начала кружиться голова от славы, на что ему жаловалась умная, всё понимающая Марья Карловна. Говорила, что хочет увезти мужа в Балаклаву, -- собутыльники губят его, льстят и приносят ему большой вред, и что в Петербурге ему трудно работать. Жаловалась она и на его ревность и дикие выходки. И, правда, раз в присутствии Бунина и других гостей, Куприн, увидав, что жена вышла в легком черном газовом платье, которое ей шло, взял и поджег его спичкой снизу, -- едва удалось затушить, закидав огонь подушками с дивана. В другой раз, -- не помню уже в этом ли году или в другом, -- Куприн, войдя в столовую, где был накрыт обеденный стол на двенадцать персон, на что-то рассердившись, схватил за угол скатерть, и все зазвенело, разбилось -- и тонкое стекло, и дорогой обеденный сервиз. Конечно, оба раза он был во хмелю.
Обедал Иван Алексеевич и у Ростовцевых, которые повенчались в 1900 году. Жили они на Морской. После обеда они всегда просили его почитать стихи, и он иногда читал написанные летом, не появившиеся еще в печати. Лето было урожайное, он написал тридцать три стихотворения. Особенно имело успех "Одиночество", посвященное художнику Нилусу. Многие строчки запомнились и часто повторялись, особенно "Что ж, камин затоплю, буду лить... Хорошо бы собаку купить". Нравились и "Канун Купавы", и "Портрет", и "Надпись на чаше" и "Могила поэта"...
Начал Иван Алексеевич бывать и в доме профессора и академика Нестора Александровича Котляревского, жена которого, Вера Васильевна, красивая, обаятельная дама была артисткой Александрийского театра. Они быстро стали друзьями и ценителями Бунина.
В Петербурге Иван Алексеевич собрал деньги и стал подумывать о поездке за-границу.
Вернувшись в Москву, он начал уговаривать Найденова поехать вместе на юг Франции и на север Италии. Подумав, тот согласился, хотя и не преминул выругать Запад.
В декабре в Москву приехал Чехов, и Иван Алексеевич бывал у него каждый вечер, просиживал "далеко за полночь". В эти ночные бдения они особенно сблизились. Чехов рассказывал ему о своих братьях, Иван Алексеевич кое-что тоже поведал ему из хроники своей семьи. Антону Павловичу, вероятно, было тяжело, что он болен и лишен возможности принимать участие в развлечениях жены, но никогда об этом он даже не намекнул. А она в ту зиму жила полной жизнью, домой возвращалась поздно.
Шли репетиции "Вишневого сада", Чехов жаловался, что режиссеры делают из его комедии драму, что многое, что там написано, совершенно не подходит к драме, и всё повторял: "Уверяю вас, ни Алексеев, ни Немирович толком не прочли пьесы, а ставят то, что им самим хочется, уверяю вас, актеры отстали в развитии на целых семьдесят пять лет..."
Среди беспорядочной жизни Иван Алексеевич докончил два рассказа "Сны" и "Золотое дно" и, озаглавив их "Чернозем", передал для первого сборника "Знание". Получив за них аванс и прибавив его к тому, что собрал в Петербурге, уехал с Найденовым 24 декабря за-границу.
Это было его любимое -- быть под великие праздники в пути...
Он не был на Ривьере, не знал Италии.
Свободное копирование
