23 июля они выехали из Орла. Остановились в Туле, где у Семеновой были дела. Пока она занималась ими, он написал сказку, которую "навеял на меня сон". Она была напечатана в рождественском номере "Русской Жизни" в Москве в 1891 году.
Тула не понравилась ему, он называл её "пустым и голым городом".
В Москву они попали утром 26 июля, остановились в центре, на Неглинном проезде, в номерах Ечкиной.
Сразу отправились на выставку, которая развернулась на Ходынском поле. Пробыли на ней до 3 часов дня. Иван Алексеевич делал заметки для газеты. Оттуда прямым путем поехали в Кремль, который произвел сильное впечатление на поэта своими зубчатыми стенами, соборами, древностью. Поднимались на колокольню Ивана Великого. Восхитила его церковь Спаса-на-бору, особенно её название. Я нашла в его заметках:
"Церковь Спаса-на-бору. Как хорошо: Спас на бору!"
"Вот это и подобное русское меня волнует, восхищает древностью, моим кровным родством с ним".
Вечером были в летнем саду "Эрмитаж" на "Продавце птиц" с известным оперным певцом Тартаковым, спустившимся до оперетки, что возмутило молодого писателя, а оперетка показалась ему очень глупой и бездарной. На другой день после посещения выставки они обедали в "Большом Московском трактире под машину, игравшую попурри из опер". После обеда он отправился в Румянцевскую библиотеку для того, чтобы там собрать материал для корреспонденции в свою газету. Просидел там несколько часов.
В Москве они прожили с неделю, хорошо ознакомились с выставкой, -- они получили бесплатные билеты и бывали там ежедневно и в разное время. Особого впечатления выставка не произвела, больше всего понравились фонтаны. Осмотрели и достопримечательности древней столицы, съездили и на Воробьевы горы, посидели в ресторане Крынкина, полюбовались видом на златоглавую Москву, лежащую в долине, заглянули и в Нескучный сад...
Его спутница не раз заводила разговор о его романе, но скоро убедилась, что он уже в таком состоянии, когда человек бывает глух и слеп.
Иван Алексеевич иногда, с грустной улыбкой, много лет спустя говорил мне, что Надежда Алексеевна была его "непростительной пропущенной возможностью". Он понял только позднее, что он "действительно, нравился ей, и что было бы лучше, если бы он увлекся ею, а не Пащенко". Повторял это он и незадолго до смерти, всегда восхищаясь этой умной, изящной, обаятельной женщиной. Но он был юн, когда в первый раз увидал её, и она показалась ему недоступной.
Мучила его в те дни и мысль о призыве: возможно, если он окажется годным, то грозит разлука с Пащенко на три года! Как это перенести? Не было уверенности, что она не изменит ему...
В редакции атмосфера была любовная, особенно много романов было у Шелихова, -- последний роман серьезный, он расходился с Семеновой, бросил детей и решил соединить свою жизнь с Померанцевой. Это человек, редкий по темпераменту, "маленький с быстрыми движениями, с горящими глазами, -- именно дьявол!" -- повторял не раз Иван Алексеевич, -- "постоянно со всеми бранившийся, особенно часто с высоким, мрачным корректором, на которого он, при своем маленьком росте, подпрыгивая, бросался с кулаками..."
Свободное копирование
