Утро 26 марта было солнечным и тихим. Тишину нарушали отдельные выстрелы из орудий - это снайперы-артиллеристы вели огонь по удаляющимся баржам и плотам. Наша авиация укладывала свои бомбы стройным рядком на узкой косе.
А что делалось на берегу залива! Площадь в несколько километров вся была завалена машинами и повозками, груженными военным имуществом, продовольствием, предметами гражданского обихода. Меж машин и повозок лежали трупы немецких солдат. У коновязей лежали тысячи лошадей, убитых гитлеровцами при отступлении.
Рано утром я увидел на берегу укрытия из ящиков с консервами и мешков кофе, которые были уложены на брустверах траншей.
Я позвонил маршалу Василевскому, рассказал ему обо всем. Добавил:
- Чтобы поверить, нужно увидеть своими глазами.
Часа через три Александр Михайлович прибыл к нам, поздравил войска с окончательной победой на этом фронте.
- А это, - он обвел рукой кругом, - надо увековечить для потомков.
Политотдел заснял картину разгрома гитлеровцев на кинопленку, переданную затем в Музей Советской Армии. Уезжая к Кенигсбергу, Василевский сказал:
- Теперь отдыхайте. Отдых вы честно заслужили.
А из толпы солдаты ему кричали:
- На Берлин!
- На Берлин!
К Василевскому тянулись солдаты и офицеры, он пожимал сотни рук. Его машина удалялась под гром приветствий.
Этот день был радостным, ликование было всеобщим. Вместе с Москвой мы сами себе салютовали весь вечер: до самой полуночи то тут, то там взвивались к небу ракеты. Выстрелов на всем фронте нашей армии не было слышно.
Свободное копирование
