Когда я приехал в Нижний, то там уже начался набор врачей и студентов для борьбы с эпидемией. Я записался в земские отряды. От земства возглавлял борьбу с холерой доктор П. П. Кащенко. Через несколько дней он вызвал меня к себе и сказал, что Баранов потребовал прикомандировать к нему одного студента для поручений по борьбе с холерой, и он решил послать меня. Перспектива работать при Баранове была неприятна и тяжела для меня. Я пробовал уклониться, но Кащенко сказал: раз взялись за борьбу с холерой, то придется работать там, где в данное время необходимо, а потому отказываться от какой-либо, даже самой неприятной, работы не следует. Пришлось пойти к Баранову. Он принял меня очень любезно, предложил поселиться у него во дворце и быть всегда вблизи него, чтобы днем и ночью он мог меня позвать и дать поручение. Обязанности мои состояли в разъездах по холерным баракам, по амбулаториям и в информации Баранова о всем происходящем. Он и сам часто везде бывал и возил меня с собой. Дела у меня в общем было немного, но тяготило близкое соприкосновение с этим "помпадуром". Он любил шум и блеск. За обедом у него собиралось большое общество: высшие чины губернской администрации, представители города и земства, иногда какой-нибудь приезжий петербургский чиновник. Баранов руководил беседой, любил пошутить, похвалиться. Не стеснялся говорить о своих "подвигах" во время русско-турецкой войны, хотя было общеизвестно, что вследствие ложного сообщения об этих "подвигах" он был предан суду и исключен из морской службы. Когда ему говорили, что он не бережет себя и ездит по холерным баракам, он говорил, что его ничто не берет, что вот и турки в него стреляли, и революционеры три раза стреляли, но пуля его не берет. Любил он также подчеркнуть, что его незаконные порки на ярмарке удостоились "высочайшего одобрения".
Надо сказать, что во время холеры в этом году он никого не выпорол; только распространителей слухов о том, что в бараках морят больных, он послал работать в бараки в качестве санитаров, чтобы они сами убедились во вздорности распускаемых слухов. К политическим высылаемым и поднадзорным он, в общем, относился не плохо и, будучи на ножах с жандармским генералом Познанским, иногда оказывал им некоторое заступничество, когда Познанский прижимал кого-нибудь и притесняемый обращался на него с жалобой к губернатору. Так пришел к нему высланный семинарист Троицкий с жалобой на то, что Познанский не разрешает ему давать уроки. Баранов сказал ему: "Ну, я ищу учителя к своим детям, давайте им уроки, ко мне он не придерется", и Троицкий получил хороший урок. Через некоторое время такую же штуку он проделал с пришедшим к нему высланным студентом Депсамесом. Бедняга был так умилен, что через некоторое время принял православие, и Баранов был у него на крещении "крестным отцом". Короленко, который его хорошо знал, так как его одиннадцатилетнее пребывание в Нижнем все время прошло при губернаторе Баранове, так его характеризовал в "Голодном годе": "...человек даровитый, фигура блестящая, но очень "сложная", с самыми неожиданными переходами настроений и взглядов",-- и резче в другом месте: "Баранов мог произносить хлесткие речи! и делать прямо эпические (в щедринском смысле) глупости на рокамболевской подкладке". А Кони характеризовал его коротко и ясно -- "трагикомический шарлатан". Вот у какого помпадура пришлось мне работать.
Недели через две у меня оказалось очень мало дела, так как борьба с холерой вошла в обычные рамки и эпидемия стала несколько ослабевать. Тогда я обратился с просьбой назначить меня куда-нибудь на пункт. Баранов сказал: "Вот ко мне обратился директор Сормовского завода с просьбой прислать врача для заведывания открываемым при заводе холерным бараком, и я решил послать вас". Я охотно принял это предложение и с радостью поехал в Сормово.
Там еще не было случаев холерного заболевания, но их ждали со дня на день, атмосфера была напряженная. Я принялся устраивать холерный барак на берегу Волги. Кроме заводского барака, в Сормове был еще земский барак, который был уже устроен и которым заведывал доктор Рожанский, опытный казанский врач.
Мы условились с ним никого из заболевших не принуждать ложиться в барак и лечить желающих на дому, причем Рожанский усиленно рекомендовал лечить холеру горячими ваннами или горячей баней, если больной захочет лечиться дома. Через короткое время меня позвали к первому больному, рабочему, заболевшему холерой. Я посоветовал везти больного в барак, но собралась большая толпа, которая вела себя довольно угрожающе и не хотела давать отправить больного в барак. Тогда я велел немедленно затопить баню и положить больного на жаркий полок, применил также все другие соответствующие меры, как-то: высокие теплые клизмы с танином, подкожное вливание физиологического раствора, впрыскивание камфары. Больному на другой день стало лучше. Этот первый случай произвел перелом в настроении, и дальше дело пошло уже гладко; больные охотно и с доверием ложились в барак, который быстро наполнился.
Я был в бараке один с фельдшером. Пришлось работать день и ночь, без перерыва. Две недели я не раздевался и спая урывками на кушетке в кабинете врача. На мое счастье, холера в Сормове протекала в более легкой форме, чем в Нижнем, и смертность у меня в бараке была очень небольшая, но силы мои истощались. Через две недели прибыл мне в помощь еще один студент. Мы стали дежурить через день, да и холера стала быстро убывать; через месяц уже перестали появляться новые случаи заболевания холерой, и барак был закрыт в конце августа. Сормовская заводская администрация была очень довольна сравнительно благополучным исходом эпидемии, и директор завода Воронцов взял с меня слово, что я приеду работать к ним на будущий год с весны, так как ожидалось, что холера вспыхнет и в будущем году с наступлением тепла. Я охотно обещал это сделать: кроме интересной работы, это сулило и хороший заработок. Кстати: платили нам на холере неплохо по тому времени -- сто пятьдесят рублей в месяц, а сормовская администрация заплатила мне даже двести рублей в месяц.
Свободное копирование
