В Московском университете - 1

ГЛАВА VI

В МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ. НА ПЕРВОМ КУРСЕ. АПОГЕИ РЕАКЦИИ. ВСТРЕЧИ С ЗАИЧНЕВСКИМ

 С большими надеждами ехал я в Москву в университет. Думалось, что в большом университетском городе идейная и революционная жизнь должна итти живее, чем в нашем провинциальном городе. Но действительность в первое время сильно разочаровала меня... Приехав в Москву, мы, группа студентов-нижегородцев, восемь человек, поселились вместе, "коммуной". В "коммуне" жили два студента второго курса -- Второв и Александров, и шесть студентов-первокурсников -- Пискунов, Васильев и др. Жили в центре студенческого квартала, в районе Бронных улиц и Козихинских переулков, весь этот район носил название "Козихи"

{Есть в столице Москве

 Один шумный квартал,

 Он Козихой Большой

 Прозывается.

 От зари до зари,

 Лишь зажгут фонари,

 Там студенты толпами

 Шатаются.

 (Из студенческой песни.)

 }. Быстро вошли в студенческую жизнь. Что представляла она в этот год?

 Студенческая жизнь после декабрьских "беспорядков" прошлого, 1887 года, результатом которых всегда бывали исключение и высылка наиболее активных элементов студенчества, была в периоде затишья, реакции.

 Да и вообще в этом году в России политическая и общественная реакция дошла до своего апогея. Силы революции были разбиты; покушение на жизнь Александра III 1 марта 1887 года и последовавшие за ним репрессии еще более придавили общественное настроение. Правительство торжествовало свою победу. В официальном отчете о революционном движении читаем: "Становилось очевидным, что к началу 1888 года революционная партия подверглась жестокому кризису й находилась в полном расстройстве". А осенью этого же года идейный вождь народовольцев Лев Тихомиров издает в Париже брошюру "Почему я перестал быть революционером?", пишет царю о своем раскаянии и просит разрешения вернуться на родину, после чего переходит в лагерь крайней реакции -- в редакцию "Московских ведомостей". Большой разброд и смущение произвело это событие и в без того разрозненных кругах русских революционеров. Частым явлением стал в этот период отход не только старых революционеров от революции, но и либералов от либерализма. "Поумнел", -- вот ходячее выражение для этих отходящих. Литература того времени полна картин этого разброда и отхода размагниченного интеллигента от революции, от прогрессивного общественного движения. Особенно яркое отражение нашел этот процесс в сказках Салтыкова-Щедрина "Либерал", "Премудрый пискарь" и др., в романах Боборыкина "Поумнел", "На ущербе", в повестях Чехова "Скучная история", "Хмурые люди", "Тоска", в его пьесе "Иванов". Надсон написал стихотворение "Нет, я больше не верую в ваш идеал и вперед я гляжу равнодушно"; вскоре он умер от злейшей чахотки. Гаршин написал символические рассказы "Красный цветок" и "Attalea princeps", в последнем он изобразил растущую в оранжерее пальму, тянущуюся к свету, к солнцу, своим ростом разбивающую стеклянную крышу оранжереи и гибнущую от мороза; автор вскоре покончил самоубийством. Щедрин умирал в одиночестве и писал свои скорбно-гневные статьи "Приключение с Крамольниковым", "Имя рек умирает" и др. Писатель Николай Успенский зарезался на Смоленском рынке в Москве, а Глеб Успенский начинал сходить с ума. Лев Толстой выступил с проповедью опрощения, непротивления злу насилием.

 Журнальная и газетная литература после закрытия в 1884 году "Дела" и "Отечественных записок" влачила жалкое существование, окрасившись в цвет мещанского либерализма и грошового оппортунизма.

 Эта политическая и общественная реакция отразилась и на студенчестве. Среди него господствующим настроением в это время был аполитизм, скептическое отношение к революционным программам.

 "Без догмата" было лозунгом многих молодых студентов того времени. Увлекались стихами Бодлера ("Цветы зла"), появившимися около того времени русскими символистами -- Мережковским, Фофановым, Минским ("Я цепи старые свергаю, молитвы новые пою"), романом Бурже "Ученик", в котором тоже выведен человек без моральных принципов, романом Сенкевича "Без догмата", Флобером.

 Студенты-радикалы, как тогда называли революционно настроенных студентов, были в этом году в ничтожном меньшинстве, разрознены, без объединяющей в захватывающей идеологии; старая народническая идеология явно отмирала. Ликвидаторские настроения, как это называлось позже, отразились и на нашей "коммуне". Проводником этих настроений был студент-филолог третьего курса Василий Иванович Ашмарин. Он был родом из глухой Чувашии, из города Курмыша, окончил нижегородскую гимназию. В вопросах общественности, морали он был полный отрицатель, приверженец принципа "ничто не запрещено, все позволено", первый ницшеанец, которого я встретил. Это в теории, а на практике это был чуткий, отзывчивый человек, готовый всегда притти на помощь товарищу. Резкой критике подвергал он теории прогресса Лаврова, Михайловского, увлекался Бурже, Бодлером, декадентами. Ашмарин умер совсем молодым от диабета.