ГЛАВА III
В СТАРШИХ КЛАССАХ КАДЕТСКОГО КОРПУСА, ПЕРЕЛОМ МИРОВОЗЗРЕНИЯ. РАЗРЫВ С ВОЕНЩИНОЙ
Перешел в шестой класс, в "старший возраст", или в первую роту, как теперь он назывался. Что было здесь нового? Здесь библиотека была значительно богаче, чем в младших классах. В ней были русские классики; правда, не полностью, с выбором, но все же в ней были сочинения Гоголя, Льва Толстого (без "Анны Карениной"), Гончарова (без "Обрыва"), Тургенева (без романа "Отцы и дети"), Григоровича; был Белинский, но Добролюбова не было; конечно, не было Писарева, который в это время был изъят из всех библиотек.
Я набросился на эти книги. Прежде всего мне попался в руки роман Тургенева "Рудин". Это был первый серьезный роман, который мне пришлось читать. Он произвел на меня большое впечатление. Не все, правда, я в нем хорошо понял, но вот как понял его тогда: Рудин -- умный, образованный человек, он проповедует какие-то высокие идеи, но сам в тогдашней крепостной России не может найти поля для работы. Разочарованный, уезжает за границу и там, в Париже, сражается на баррикадах вместе с восставшими рабочими и геройски погибает. Я делаю вывод: такой высокообразованный, благородный человек сражается вместе с революционерами, значит, они не злодеи, как все кругом меня говорят о революционерах, а напротив -- они борются за что-то высокое, хорошее. Так, благодаря роману "Рудин", была пробита, пока еще небольшая, брешь в моем консервативно-монархическом мировоззрении.
Следующий роман Тургенева, который я прочитал после "Рудина", был "Новь". Впечатление этот роман произвел на меня огромное: он до основания потряс мое традиционное, казалось, столь прочно заложенное мировоззрение; он его не только потряс, но он его почти совсем разрушил. Для меня многое вдруг стало ясным и понятным. Я понял, что есть два мира: мир богатых -- помещиков, фабрикантов, представляемый Калломийцевым, Сипягиным, хозяевами фабрик, охраняемый полицией, армией, а значит, и царем, и мир угнетенных бедняков -- крестьян и рабочих, а революционеры -- это и есть лучшие люди, которые хотят просветить крестьян и рабочих и поднять их на революцию против их угнетателей. Как сильная личность, как смелый борец, мною был воспринят Маркелов. Его решительность, прямолинейность, его смелый призыв крестьян к бунту, его отказ отвечать на допросе у губернатора -- все это чрезвычайно импонировало молодому, читателю. Очень понравились мне также Остродумов и Машурина: они были целиком преданы великому делу, и ничто их не могло устрашить. Нежданов привлекал своей искренностью и благородными порывами, но вызывал сожаление своими противоречиями и слабостью. Я понял, что все эти революционеры представляют собою нечто единое: это небольшой отряд какой-то большой организации, которой руководил таинственный Василий Николаевич. Неудача поднять крестьян не воспринималась мною тогда как катастрофа всего движения. Думалось: нельзя сразу раскачать темное крестьянство, надо итти туда и упорно работать.
Мир, противостоявший миру революционеров, мир Калломийцевых, Сипягиных, показался мне ненавистным. Сипягин особенно противен был своими лисьими повадками. Соломин не произвел особенного впечатления. Долгое время я был под сильнейшим впечатлением прочитанного. Резко менялось мировоззрение, все пересматривалось с новых точек зрения -- и религия, и отношение к царю, отношение к военной службе, к которой меня готовило военно-учебное заведение. Зачем я пойду на военную службу? Чтобы сражаться за царя и отечество, подавлять бунты крестьянские? И тогда стало зреть во мне решение -- не итти на военную службу, искать другой деятельности, какой, я еще ясно не осознал. Современному молодому читателю трудно представить, что значит коренная ломка мировоззрения, этого ему не приходится проделывать, и ему трудно понять, что я переживал тогда. Еще раз в жизни пришлось мне это пережить через шесть лет, когда в 1890 году рушилось мое народническое мировоззрение и я стал марксистом. Это -- незабываемые моменты!
Свободное копирование
