V
[Венеция, 2 апреля 1506 года]
Достопочтенному мудрому господину Вилибальду Пиркгеймеру, моему милостивому господину.
Прежде всего, любезный господин, готов служить Вам. В четверг перед вербным днем[1] [2 апреля] я получил от Вас письмо и изумрудное кольцо и тотчас же пошел к тому, кто мне его дал. Он должен вернуть мне за него деньги, хотя он это и неохотно делает, но он обещал и должен сдержать слово. Да будет Вам известно, что ювелиры[2] покупают изумруды вне Венеции и привозят сюда с прибылью. Приятели также сказали мне, что два других кольца стоят по 6 дукатов каждое. Ибо, по их словам, они чисты и красивы и не имеют никаких изъянов. И они говорят, что Вы не должны обращаться к оценщикам, но должны спрашивать сходные кольца, какие могут Вам предложить, и сравнивать их с этими кольцами, равноценны ли они. И как только я их выменял, Бернард Хольцбок, [3] который был при обмене, пожелал купить их у меня, если бы я согласился потерять на трех кольцах 2 дуката. И после того я послал Вам сапфировое кольцо через Ганса Имгофа; [4]я думаю, оно уже у Вас. Мне кажется, тут я сделал хорошую покупку, так как мне тотчас же предлагали продать его с прибылью. Но я хочу узнать это от Вас, ибо Вы знаете, что я ничего в этом не понимаю и должен верить тем, кто мне советует.
Также знайте что живописцы здесь весьма ко мне неблагосклонны. Они трижды вызывали меня в Синьорию, и я должен был заплатить их общине 4 гульдена.[5] Вы должны также знать, что я мог бы заработать много денег, если бы не взялся писать картину для немцев. Но это большая работа, я не смогу закончить ее к троице. Они платят мне за нее всего 85 дукатов; Вы знаете, сколько уходит на жизнь, кроме того, я купил кое-какие вещи и послал немного денег домой, так что у меня остается совсем мало. Но узнайте мое намерение: я решил не уезжать, пока, бог даст, я не смогу заплатить Вам с благодарностью и не буду иметь сверх того еще 100 гульденов. Я мог бы их добыть с легкостью, если бы не должен был писать картину для немцев. Ибо, кроме живописцев, все желают мне добра.
Скажите моей матери, чтобы она поговорила с Вольгемутом о моем брате,[6] не может ли он дать ему работу, пока я не вернусь, или устроить его к кому-нибудь другому, чтобы он мог себя содержать. Я охотно взял бы его с собой в Венецию, это было бы полезно и мне и ему также для изучения языка. Но она боится, что на него упадет небо. Я прошу Вас, присмотрите сами за ним, на женщин надежда плоха. Поговорите с мальчиком, как Вы это умеете, чтобы он учился и хорошо себя вел, пока я не вернусь, и не был бы в тягость матери. Хоть я и не все могу сделать, все же я стараюсь сделать то, что в моих силах. Один я бы не пропал, но содержать многих мне слишком трудно. Ибо никто не выбрасывает своих денег.
Остаюсь готовым к услугам. И скажите моей матери, чтобы она промазала в день святынь.[7] Но я рассчитываю, что жена моя уже вернулась, я ей все это написал. Также я не буду покупать бриллиантовое украшение до Вашего письма. Теперь я вижу, что не смогу уехать отсюда до осени. Ибо все полученное за картину, которая будет готова после троицы, уйдет на жизнь. Но все, что я заработаю после этого, я надеюсь сберечь. Если Вы согласны с моим планом, не говорите о нем никому. Я же буду оттягивать день за днем и писать все время, будто я приезжаю. Все же я в нерешительности. Я и сам не знаю, как я поступлю. Пишите мне скорее снова. Писано в четверг перед вербным днем [2 апреля] в 1506 году.
Альбрехт Дюрер, Вам слуга
Свободное копирование
