* * *
Москва,
проезд Художественного театра,
Художественный театр Союза ССР им.Горького,
Ангелине Осиповне Степановой.
Енисейск, ул.Сталина, 23. Н. Р. Эрдман.
20 мая 34 года
После того как прошел Енисей, дня три-четыре было солнечно и тепло. Но, как только показалась первая ангарская льдина, опять стало холодно, и сейчас каждый день идет снег, дует ветер, ставни хлопают, а по реке бегут белые барашки.
Навигация началась неудачно — несколько пароходов, тронувшись было из Красноярска, вернулись обратно. Не успели проводить местные пароходы, как пришлось их встречать — тоже вернулись.
По-моему, я однажды писал Тебе, что весна приезжает в Енисейск на первом пароходе. Оказывается, на первом пароходе приезжает не весна, а водка. Пока еще нет ни первого парохода, ни весны, ни водки. Но, судя по тому, что девушки уже начали красить щеки, мужчины собирать бутылки, а рабочие исправлять пристань, можно надеяться, что в скором времени появится и то, и другое, и третье.
Вчера и сегодня я получил по букету Твоих открыток — я ношу их в кармане и перечитываю где могу. Спасибо Тебе, замечательная моя, за нежность, за каждый день памяти.
Ты спрашиваешь, что Тебе захватить с собой из продовольствия. Вспоминая Тебя за столом, я не могу вспомнить ни одного блюда, которое Ты любишь, если не считать молодки, — Ты больше смотришь, чем ешь. Я плохой хозяин, но такую Худыру, как Ты, я берусь накормить, а будешь слушаться, то и откормить без помощи московских распределителей.
Здесь совсем нет сладостей, и если Ты захватишь несколько плиток шоколада, чтобы положить их на стул возле кровати, то это все, что я могу Тебе посоветовать.
Возможно, что я несколько преувеличиваю мощность енисейского базара, и Тебе здешняя кухня не очень понравится, но, когда я думаю о Тебе, кроме шоколада и молодки, мне ничего не приходит в голову.
Чем глубже я знакомлюсь с жизнью (не вообще с жизнью, а со своей), тем меньше я могу согласиться с новым взглядом Елочки и тем больше я разделяю ее старый взгляд. Не смейся над философией путешественника.
Прости меня, Линушенька, но Тебе придется позаботиться о том, о чем всегда заботился я. Может быть, я ставлю Тебя этим в затруднительное и неприятное положение — не сердись на меня, милая, я не виноват. Свою дорогу в Енисейск я, наверное, когда-нибудь забуду, Твою в Сетунь — никогда.
Я все еще ищу новую комнату — кажется, наклевывается. Пиши пока до востребования — боюсь, что, с переменой адреса, часть писем может пропасть. Передай Борису (наверное, Ты его повидаешь), чтобы наши тоже писали до востребования — я им об этом пишу, но я не уверен о своих письмах.
Ты, наверное, единственная актриса в Москве, которая жалуется на обилие ролей. Скоро я начну писать: «Москва. МХАТ им.Пинчика». Замучили Тебя, длинноногая, — другой раз не будешь лучше других. Вот, брат.
Если сумеешь, достань мне пьесу Афиногенова. Превращение проститутки в институтку он уже печатал однажды в «Известиях» — это было очень плохо. Надеюсь, что пьеса лучше.
Здесь очень тонкие стены, и я часто хожу работать на кладбище. На кладбище я выбрал скамейку, на которой Ты мне будешь читать Лермонтова. Как хочется Тебя послушать, посмотреть на Тебя, увидеть, как Ты смотришь на меня, не видеть, как Ты смотришь на меня, пятое-десятое. Целую.
Николай.
[Воспоминания А. И. Степановой]
Я неоднократно возвращалась к мысли, что когда-то потеряла возможность иметь ребенка от Николая, он был бы живой памятью нашей любви. Но тогда это было невозможно: жена у него, у меня — театр. Он был испуган, растерян, но настойчив. Я уступила. Сетунь. Зависимость обстоятельств.
Записки Н. Эрдмана, переданные Ангелине Иосифовне в сетуньскую больницу, где она находилась несколько дней 1931 года.
«Если мое присутствие может хоть сколько-нибудь помочь Твоему одиночеству — знай, что я сейчас возле Тебя всем, что есть во мне самого лучшего. Прости меня, милая. Целую.
Николай».
Записка, переданная вместе с цветами:
«Не обвиняй их, милая, если они не пахнут. Целую.
Николай».
Свободное копирование
