О времени и о себе - 24

 ----------<<>>-----------

 Тяга к лицедейству у меня была с детства. Меня всегда восхищал кукольный театр, ощущение живых существ, каковыми являются куклы в руках актеров. Я делал из больших картонных коробок подобие кукольной сцены, разрисовывал задник и кулисы, и водил кукол, устраивая представления для детей из нашего и соседних дворов. Сам был и художником, и рабочим сцены, и исполнителем всех ролей. В середине 50-х годов в стране впервые появились фильмоскопы и диафильмы к ним, в основном, сказки. Это было фантастически интересно, я даже сейчас явственно вспоминаю запах горячей пленки, нагреваемой лампой фильмоскопа. Мы обычно собирались в двухэтажном доме, что находился на другой стороне улицы напротив нашего двора, там на лестничном пролете отсутствовала электрическая лампочка, было достаточно темно, и мы, располагаясь на ступеньках могли наслаждаться историями маленького Мука, Балды, обманывающего и попа и чертенят, Кота в сапогах, издевающегося над Людоедом, царя Гвидона и еще многих замечательных персонажей любимых сказок, являющихся на светлой стенке дома, как на экране. Иногда на лестнице появлялся сильно выпивший дядя Жора, отец одного из зрителей, живущего в этом доме, и, шатаясь, со словами "Что?... Кино смотрите? Ну-ну...", приваливался к стенке-экрану, а затем медленно, закрывая собой изображение, поднимался к себе на второй этаж. Сыну становилось мучительно стыдно за отца, даже в темноте было видно как он краснел.

 Театр для меня, как для зрителя, начался, тоже, естественно, с кукольного. В Ташкенте всегда был превосходный стационарный кукольный театр с хорошей труппой. К сожалению, в памяти не остались воспоминания о них. Но первый спектакль на большой сцене я помню почти во всех подробностях. Это была «Хижина дяди Тома ". Впечатления от этого спектакля сохранились у меня до сих пор. Это не касается, конечно, актерской игры, о которой я тогда представления не имел, но яркий свет рампы, загримированные актеры -"американцы»в клетчатых штанах и широкополых шляпах, продающие несчастных чернокожих рабов, эти самые рабы, вызывающие мое сочуствие, и вообще вся атмосфера первого в моей жизни театрального действа навсегда оставили в моей душе ощущение праздника и таинственности. Уже будучи старшеклассником

 (7 или 8 класс), не помню почему, попал я за кулисы драматического театра ОДО (окружного Дома офицеров), и, проходя через гримерную, увидел "Суворова", сидящего за столом и курящего папиросу "Казбек". Тогда мне показалось это кощунством, потому что артисты мне, подростку, представлялись людьми из другого мира, необыкновенными, резко отличающимися от остальных смертных. Потом было много других театров, много разных спектаклей. Во время моих краткосрочных командировок в Москву и трехмесячных курсов усовершенствования в Ленинграде я бывал во многих театрах, концерных залах. Приезжая в Москву, я уже заранее знал в каких театрах и что мне нужно посмотреть Я всегда был приверженцем классического театра: «Мария Стюарт»во МХАТе (после его окончания в течение 20 минут стоя зрители устроили овацию двум блестящим актрисам: Алле Тарасовой и Ангелине Степановой ), «Дни Турбиных» там же, "История лошади «в Ленинградском БДТ, пьесы Островского в Малом, "Принцесса Турандот «в Вахтанговском. Я видел на сцене Любовь Орлову и Ростислава Плятта, Бориса Бабочкина и Михаила Ульянова, Евгения Евстигнеева, красавицу Элину Быстрицкую, Василия Ланового и Михаила Ивановича Царева, Игоря Ильинского, Анатолия Кторова, гениальную Раневскую, Аркадия Райкина, блестящего исполнителя Пушкина Дмитрия Журавлева, Всеволода Аксенова с "Пер Гюнтом "Г.Ибсена, знаменитого Сурена Кочаряна, великолепно читающего "Декамерон»Боккачо и еще многих - многих других прекрасных артистов, составлявших славу и гордость советского и российского театров.. Были и забавные моменты. Попали мы с женой как-то в Москве в Большой театр, в театральном буфете продавали бананы. В то время - это было начало или середина семидесятых годов - в Ташкенте никогда бананов не продавали, в Москве за ними нужно было выстаивать часовые очереди. Так вот, мы набрали бананов в авоську (другой тары у нас с собой не было), гардеробщица принять на вешалку эту авоську категорически отказалась, и мы вынуждены были занести эти злосчастные бананы в зал; я представляю, что о нас думали зрители, сидевшие в зале, потому что, кроме бананов, нам в тот раз посчастливилось достать билеты в партер, заполненный обычно или иностранцами или элитной московской публикой.

 Мой собственный театральный опыт начался, когда мне было 12 лет, и в Концертном зале имени Свердлова в Ташкенте (это было замечательное здание бывшего Цирка, в течение многих лет служившее концертным залом; сейчас в этом здании Республиканская биржа ) проходил городской смотр школьной самодеятельности. Я вышел на сцену и с выражением начал читать: «Дети нищих трущоб и окраин, Дети ближних и дальних стран, Дети Индии и Малайи, Через джунгли и океан, Через тысячи гор высоких Обращаюсь к вам в этот час, И стихов мои гневные строки, верю я, долетят до вас!...".

 Я так был горд собой, что перед выходом на сцену даже не взглянул в зеркало, и мои мама и бабушка, сидевшие в зале, увидели, что одна штанина закатана высоко (на улице шел дождь, и перед выходом из дома я закатал брючины, дабы не "испортить»свой "концерный»костюм ). В зале раздались смешки по поводу моего вида, но, окрыленный своим творческим вдохновением, я не замечал вокруг себя ничего.

 Потом была сцена Медицинского института, 1959 год, открытие ежегодной студенческой олимпиады... Я стою на авансцене и с пафосом читаю Маяковского. Естественно, концерт не мог начинаться иначе, чем

... «Время, начинаю про Ленина рассказ, но не потому, что горя нету

 более...". А за моей спиной большой студенческий хор сотней голосов грянул: «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой В горе, надежде и в радости... Ленин в твоей весне, В каждом счастливом дне, Ленин в тебе и во мне...".

 Вспоминаю, что дальше по ходу этого концерта на темной сцене под лучом прожектора Милочка Козлова, хорошенькая круглолицая и черноглазая генеральская дочь с 3-го курса лечебного факультета танцевала арабский танец. На ней были надеты прозрачные шаровары, прозрачная коротенькая кофточка с черным бархатным лифом и черные, расшитые золотом, остроносые восточные туфельки. Играла мелодичная, загадочная восточная музыка, в зале - мертвая тишина, все, затаив дыхание, следят за грациозными, волнующими движениями извивающегося, чуть полноватого Милочкиного тела (за окном - пятьдесят девятый год, когда женщины и на улицах, и даже на сцене еще были одетыми ). И вдруг, посреди этой звенящей тишины, раздается громкий голос Толика Манулкина, балагура, красавца, Милочкиного однокурсника: «А пупок-то какой, пупок!!!". Взрыв хохота, как взрыв гранаты, разорвал напряженную тишину зала. Милочка с малиновыми от жары и стыда щеками убежала со сцены, концерт катился по намеченной программе, но более ничего интересного и веселого уже не было.