Ну при чём здесь Ромео с Джульеттой?

Она совсем старенькая стала , моя мама . Старенькая , больная и одинокая . Вынянчила-выучила детей , внуков , и теперь отдохнуть можно. Она не жалуется на одиночество : как-никак с сыном живет. Но нет-нет ловлю на себе ее тоскливый взгляд.
 В такие минуты что-то тревожное , непонятное мучает меня и я беспричинно злюсь: 'Ну, скажи на милость , что тебе не хватает? Слава Богу , в достатке живем !'
 Однажды она меня расстроила основательно , сама того не подозревая.
 Олюня , дочь моя четырнадцатилетняя , прижалась к ней и зашептала. Она как раз в том возрасте , когда шепчутся:
 - Бабуля ! А ты любила когда-нибудь?
 - Наверное , - ответила бабуля.
 - А как ? Скажи .
 - Обыкновенно .
 - Нет , бабуля , ты скажи: сильнее, чем Ромео Джульетту?
 - При чем здесь Джульетта и Ромео? Обыкновенно , говорю , любила , по-человечески.
 - Его? - Оленька показывает на портрет моего отца , ее деда.
 С живописного портрета , выполненного с фотографии художником Иваном Шабалиным , смотрит молодое сухощавое нервное лицо. Глаза большие , навыкате. А в них - может , это мне сейчас так кажется - боль притаилась.
 Мама вглядывается в портрет , портрет , будто видит его впервые , и молчит . Ольга продолжает пытать бабушку.
 - Что ты молчишь? Спрашиваю ж е!
 - Ты о чем , Оленька?
 - Господи! - по-взрослому всплеснула руками Ольга. - Мы с тобой о любви говорим , а ты... спишь.
 - Старая я уже , Оленька.
 - Ну и что? Ста-ра-я... Я бы помнила всю жизнь . До гробовой доски .
 И неожиданно мама ответила;
 - И я... до гробовой доски. Любила , Оленька, ох как любила! И сейчас... люблю.
 Глаза у Ольги окрутились. Стали удивительно похожими на те , что на портрете.
 - Любишь ? Ты ? Сейчас ?
 - Люблю .
 - Он был хорошим , бабулечка ?
 - Он был самым лучшим , Олюнечка!
 Ольга внимательно стала присматриваться к портрету деда. Мать перехватила взгляд.
 - Это был не он , Оленька.
 'Это же непедагогично! - чуть не вырвалось у меня . - Зачем девчонке знать все ?'
 То, что мама не любила отца , не было для меня новостью. То , что она любила другого - тоже. Но то, что она его и сейчас не забыла...
 Ольге стало интересно.
 - Не он ? Разве так можно ?
 - Не знаю , Оленька, не знаю.
 - Расскажи! - потребовала Ольга.
 Мама посмотрела на меня - ее взгляд я почувствовал спиною. Тихо произнесла:
 - Всего и не упомню , внученька... Сережей его звали , Сереженькой , Сереньким...
 Столько в этом 'Сереньким' было тоски , что я вспомнил все. До мельчайших подробностей...
 
 Васнецов появился в Сегеже сразу же после Победы. Куда девалась его улыбка? Это был и тот , и не тот дядя Сережа. Голова совершенно белая , и выглядел он уставшим , как после долгих ночных смен.
 Пришел , поцеловал Валю в щечку , пожал мне руку , обнял мать и осторожно поцеловал в щеку.
 Мать заплакала:
 - Сережа , Боже мой , Сережа... Откуда? А мы тебя давно оплакали. Ранен был? Куда тебя ранили , Сережа?
 Васнецов развел руками.
 - Обошлось. Ни единой царапины. В плену был. О Леньке знаешь?
 Мать насторожилась.
 - Погиб. А может , тоже в плену? Может , вернется еще? Ты же вот... пришел.
 Васнецов отвернулся. Проговорил тихо:
 - Не вернется. Погиб Ленька Кучаев.
 Ойкнула и присела мать , как будто впервые услыхала о смерти отца. Заплакала Валька. А в моем сознании что-то перевернулось 'Врет! Не знает он ничего об отце ! Приехал жениться - и врет ! Из плена - и сразу жениться!'
 - А вы откуда знаете? Вас тоже считали погибшим, а вы...
 - Ты уже взрослый, Максим, слушай...
 И он рассказал , как встретился с отцом под Смоленском:
 - Днем мы , несколько оставшихся в живых из нашего полка - всех перемолотили , - отошли к деревне Поповка...
 'Точно! - отметил я про себя. - В отцовской похоронке тоже значилось это название'. Навстречу нам вышел сержант. Лоб его был повязан окровавленным бинтом.
 - Это был он ? Леня ?
 Он . Спросил : 'Куда путь держишь , Васнецов?' Я ответил: 'Куда глаза глядят '. 'Ты и вышел к тому месту , - усмехнулся Ленька.
 - Поповку будем держать до ночи, а там, - он показал на лес , - уйдем партизанскими тропами'.
 Он привел нас к окопам - здесь держали оборону штрафники. Но были и другие . Я заметил : Леньке подчиняются старшие по званию , но не удивился этому - он умел подчинять себе людей. Это у него еще с гражданской.
 Только залегли - началась очередная атака . И так атака за атакой . До самой ночи. Лишь ночью наступило кратковременное затишье , и можно было оглядеться... Я не знал , сколько нас осталось в живых и вообще есть ли они , живые. Встал и пошел вдоль траншей - везде трупы да стоны раненых... Пушек не было - тяжелыми фугасами фашисты раскидали их. А людей , способных держать оружие , совсем мало. Дальше оставаться там было смерти подобно - с первыми лучами солнца нас бы уничтожили.
 -А... папа? Его... убили? - тихо спросил я.
 - Нет , - ответил Васнецов , - тогда его не убили. Тогда ему прострелили ногу. Ту самую , что в финскую.
 Мать заплакала.
 - Ты его не оставил , Сергей? Скажи, ты его не оставил?
 - Мы его не оставили - сделали носилки и понесли с собою. У самого леска - тысячи людей , но в лес попасть невозможно , гитлеровцы предугадали наш маневр и заблокировали все подступы. И надеяться было не на что... Но мы надеялис ь: пока жив человек - он надеется. Мы надеялись на подкрепление , надеялись на чудо и не догадывались , что нас всех уже списали.
 - Как - списали ? - мать руками сжимала себе горло , чтоб не разрыдаться.
 - Обыкновенно. Свои на нас поставили крест!.. Самолеты фашистов налетели внезапно и бомбили , бомбили... А когда улетели - немногие остались живы.
 - И папу - бомбой?
 - Нет , папу твоего на этот раз даже не зацепило. В рубашке родился твой папа.
 Я не понимал , что значит 'родился в рубашке' , но то , что папу 'не зацепило' - это очень хорошо.
 А Васнецов , дядя Сережа, продолжал:
 - Ленька сразу оценил обстановку: 'Вырой мне окоп , Васнецов , сейчас гады полезут !'
 Я вырыл окопчик для стрельбы лежа - в полный рост он стоять не мог , - положил туда Леньку. Дал ему автомат и штук пять гранат. Для себя тоже вырыл окопчик неподалеку от него. Нашему примеру последовали другие , и окопы стали рыть вдоль всей кромки леса.
 Танки расстреливали нас в упор , но мы держались - пэтээровцы знали свое дело ! Самолеты на бреющем пролетали над головами так низко , что нам казалось - только казалось! - что мы видим улыбающиеся лица... Бомбы ложились точно в цель - это мы поняли , когда замолчали ПТРы. Но мы - держались. Целые сутки держались! Не верили , не хотели верить , что на помощь никто не придет ! И наступило утро нового дня .
 На всю жизнь я запомнил лица врагов : молодые , нахальные , веселые , пьяные. Их было много , очень много. Они шли на нас. Они шли на Ленькин окопчик. А он сам - я отчетливо это видел - лежал вниз лицом и не шевелился.
 - Убит?
 - Нет. А немцы все ближе... Вот сейчас кованый сапог опустится на его голову... Я поднял автомат. И вдруг ожил Ленька , встал на колени и поднял над головою связку гранат... И нет немцев , и больше никогда не будет Леньки...
 - Подорвался ?
 - Да .
 - А ты, ты , Сергей ?
 - Взяли в плен .
 - Сдался ! - не выдержал я.
 - Взяли в плен , - повторил Васнецов , - потом я бежал . Это уже в Польше было.
 - Сдался ! Отец подорвал себя , а ты - сдался !
 - Пойду , - сказал Васнецов . - Я остановился в гостинице .
 - Я провожу тебя , Сережа .
 
 Один только раз я видел Сергея Ивановича Васнецова в мундире и при орденах . Удивился : кроме советских наград - польские и чешские...
 
 В Сегеже Васнецов прожил почти полгода , а в начале зимы...
 Мать собрала нас вместе - меня , четырнадцатилетнего сына , и Валю , двенадцатилетнюю дочь. Матери было тридцать пять , и она была красивой женщиной.
 - Детки мои родные , - сказала она , - у нас будет папа. Сережа... Сергей Иванович сделал мне предложение.
 Я знал , предчувствовал , что этим должно кончиться . Зачем бы он приехал в Сегежу?
 - Вот хорошо , - Женщине в жизни всегда надо иметь опору - правда , мамочка?
 Мать счастливо засмеялась. И тут меня прорвало. В этот миг я возненавидел Васнецова , мать , сестру. На моих глазах совершалось предательство. Я толкнул сестру в бок , закричал:
 - Ты... падла... замолчи !
 У матери враз посерело лицо , она схватила меня за руку.
 - Что ты , что ты , Максимочка! Сергей Иванович...
 Но я вырвался .
 Домой пришел поздно и завалился спать. Проснулся от всхлипываний. Плакала мать , а Валька ее тихонько успокаивала:
 - Мама , Максим погорячился. Ты же знаешь , какой он нервный. Ты же сама говорила , что своими манерами он похож на отца. Вот увидишь , он будет просить прощения. Ты простишь его мамочка ? Простишь ?
 Стиснул зубы : как она может плакать о каком-то чужом дядьке ? Об этом мерзком Васнецове ? Тоже мне папа нашелся ! Мои пахан погиб за Родину ! Подорвал себя , но в плен не сдался !
 От неслыханной несправедливости на глаза навернулись слезы . Это я -Максим Кучаев - должен называть этого труса папой ? Трус ! Трус ! Самый настоящий ! Смелые и отважные всегда погибают , а трусы сдаются в плен , спасают свои шкуры , а потом забирают себе вдов героев...
 И тут я снова услыхал голос сестры :
 - Мам , а как я буду его называть ? Можно, я буду называть его не папой , а Сергеем Ивановичем ? Или дядей Сережей ? Можно, мам ?
 Мать застонала , но мне ее нисколько не было жалко. Приподнявшись на кровати , я прокричал твердо :
 - Или - я , или - он !
 Мать понимала , что это не было просто угрозой . Остался я .
 
 Хорошо , что она об этом не рассказывает Ольге.
 - Бабуля ! А ты люби его тоже , - она показывает на портрет. - Он же перед тобой не виноват. Он же очень любил тебя , бабуленька.
 - А я и люблю его . Тоже люблю . С покойными счеты не сводят .
 Поворачиваюсь . Заглядываю в старческие материнские глаза . Добрые . Любящие . Но должен же быть в них укор .
 - Что с тобой , Максимушка , тебе плохо?
 - Нет, нет , ничего... Выйду на балкон .
 - Смотри , не забудь надеть куртку. Прохладно уже . И не кури много . Тебе нельзя много курить...
 'Я и сейчас его люблю...' Думал , время наложило морщины не только на ее лицо , но и на душу. А, оказывается , все живо , живо...
 Я только сейчас - да разве только сейчас! стал осознавать эту жизненную драму , виновником которой стал. Из-за меня мать так и не вышла замуж , хотя и после Васнецова ей многие делали предложения. Даже я пытался ее один раз выдать.
 Не вышла. Думала о Васнецове. Переписывалась с ним - жил он тогда в Петрозаводске , а потом поменял свою трехкомнатную на однокомнатную в Севастополе.
 Я ей однажды заметил:
 - Вышла бы ты, мамочка , за Сергея Ивановича.
 Она внимательно посмотрела на меня и грустно сказала : - Поздно , Максимушка...
 Действительно - поздно. Передо мною сидела беспомощная старушка и ласково смотрела на меня подслеповатыми глазами.
 Недавно мамочки-бабули не стало - умерла. Здесь. В Израиле. Ее тихо похоронили на старом тират-кармельском кладбище.
 И - Васнецова не стало. Дорогого моего дяди Сережи . Его одинокая могила осталась в Севастополе. И тут я их разлучил . Не дал соединиться в земле . Теперь надежда лишь на Всевышнего : пусть он соединит их души в пространстве.
 Но сейчас , на этих страницах , молодые : мать , отец , Васнецов...