Основным учебником был двухтомник Пискунова. Виграненко одновременно с названием изучаемой темы всегда приводил номера страниц по учебнику. Записывать лекции за ним было легко, так как он фрагментировал излагаемый материал и давал под запись наиболее важные положения.
На втором курсе он предложил желающим прослушать главы теории функций комплексной переменной, и не только нашлись желающие посещать факультатив, но и занятия были успешно завершены. Лекции читались в удобной «Наклонной аудитории» на втором этаже Первого корпуса.
Практические занятия по решению задач проводились в учебных классах. У нас практику вел Рейзнер Л.В., пришедший в училище после тяжелого ранения на войне. Ходил он, приволакивая ногу, одна рука была парализована, но занятия проводил мастерски, привлекая мнемонические правила запоминания необходимых вещей.
Голос у него был громоподобный, и лентяям он спуску не давал. Чувствовалось, что работа была его жизнью. Несмотря на большую строгость, курсанты его любили и никогда не позволяли себе даже тени насмешки над его контузией.
В этот же длинный коридор Второго корпуса выходили двери кафедры иностранных языков. В наше время заведующей кафедрой иностранных языков была пожилая женщина, доцент Чарыкова Т.Н. Она же вела занятия в моей группе. Обратив как-то внимание на ее крупный, старинной работы, перстень с вензелем в виде буквы Ч, я спросил ее: "Татьяна Николаевна, Николай Чарыков, товарищ министра иностранных дел А.Извольского, вам не родственник»?
Татьяна Николаевна внимательно посмотрела на меня и коротко ответила: «Нет». Почувствовав, что совершил бестактность, я извинился. До сих пор я не уверен, что она мне сказала правду. Кроме группы Татьяны Николаевны в нашем классе были еще две группы.
Одну группу вела Анна Елисеевна Мясникова, жена Петра Степановича Мясникова. А в другой группе преподавала очень яркая, красивая женщина, А.Н. Валова, которую за глаза звали «Кармен». Когда мы были на 3 курсе, она вышла замуж за курсанта 4 курса Баранова, пришедшего в училище со сверхсрочной службы, и пользующегося правами слушателя.
Когда через десять лет после окончания училища пришел в адъюнктуру, она была все также хороша. Значительно эффектнее своей молоденькой дочки, которая некоторое время работала в нашей санчасти.
Коридор третьего этажа восточного крыла заканчивался дверью, из которой можно было попасть на антресоли Парадной лестницы Главного Адмиралтейства. Но в наше время эта дверь была заперта, так как там находились помещения, принадлежащие структурам Старшего морского начальника, командира Ленинградской военно-морской базы. До революции там располагалось Морское Ведомство и квартира Морского министра.
Самый длинный коридор имел две винтовые, «черные» лестницы. Они, как и все переходы в коридоры, активно использовались, что было удобно в холодное время, а главное, сокращало переходы между учебными корпусами. К сожалению, с приходом новых начальников ни проходы, ни черные лестницы не используются. И на переход, занимающий пару минут, сейчас тратится в несколько раз больше времени. Это одна из причин, по которым опоздание классов на занятия перестало быть исключительным явлением.
Черная лестница восточного крыла выходила в прихожую с дверями в караульное помещение, магазин и парикмахерскую.
Оттуда можно было выйти на Парадный двор. Лестница западного крыла выходила в коридор первого этажа клуба, а оттуда на лабораторный двор. С Лабораторного двора, обогнув слева Лабораторный корпус, можно было подойти к входным дверям лестницы ведущей на кафедру № 23 и на кафедру химии.
Входная дверь на кафедру химии была на одной лестничной площадке с кафедрой ТОЭ и электрических машин. Из коридора, на стенах которого были укреплены демонстрационные стенды, пройдя прямо, можно было попасть в светлую аудиторию. Налево располагалась хорошо оборудованная химическая лаборатория, направо находились кабинеты и преподавательская.
В то время заведующим кафедрой химии был д.т.н., профессор Кесарев В.В., ранее служивший начальником кафедры корабельных средств радиационной безопасности и регенерации воздуха Военно-морской академии. Он же читал нам лекции.
Если пройти Лабораторный и Парадный двор и повернуть на Восточный двор, то в центральной части восточного крыла Адмиралтейства (3-й корпус) можно было подойти к подъезду, лестница которого вела в помещения фундаментальной библиотеки и на кафедры физики и общественных наук.
Физику нам читал заведующий кафедрой, доктор физико-математических наук, профессор Сена Лев Аронович, крупный ученый в области физики атомных столкновений. С конца двадцатых годов он был дружен с великими физиками Харитоном, братьями Кикоиными, Александровым, сотрудничал с П.Капицей и Курчатовым.
Как я узнал много позднее, Лев Ароныч был человеком нелегкой судьбы. Он перенес блокаду, работая, как специалист по ртутным выпрямителям, над восстановлением трамвайного движения. Во время войны возобновил научную и педагогическую деятельность, работая заведующим кафедрой физики Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта, где 1 октября 1943 года прочитал первую в ВУЗах блокадного города лекцию.
Во времена «борьбы с космополитизмом» его и двоих его друзей-физиков, альпинистов и любителей авторской песни, осудили на 10 лет по сфабрикованной статье. Одним из пунктов обвинения были «…шутовские маскарады с разыгрыванием сцен подражания буржуазной культуры и пошлых кинофильмов "…
В заключении Л.А.Сена работал «на шарашке» — в тюремном КБ ракетной техники в Москве. В 1953 году приговор отменили, но на постоянное место работы, заведующим кафедрой в наше училище, он устроился только в 1955 году. О своих драматических приключениях он нам не рассказывал, был всегда весел, доброжелателен. Хорошо помню его шутку про «досадную очепатку», незамеченную редактором.
Как-то на лекции, заметив, что мы устали, он сказал, отклоняясь от темы, что главным открытием своей жизни он считает не свою классическую монографию «Столкновения электронов и ионов с атомами газа», ставшую основой научного открытия — эффекта Сены, - а другое открытие....
Работая в конце 30-х годов в институте физической химии, он выделил, по задаваемым вопросам, пришедшего к ним на экскурсию лаборанта из института Механообр. И, как потом шутил сам Зельдович, Сена выменял его на вакуумный насос.
Вот это Лев Аронович и называл своим главным открытием, открытием Зельдовича, впоследствии академика, трижды Героя социалистического труда, одного из творцов советской водородной бомбы.
Лекционные и лабораторные занятия по физике проходили на втором этаже восточного крыла Адмиралтейства, в помещениях кафедры, с окнами, выходящими на Зимний Дворец. На лестничной площадки второго этажа противоположный вход вел в коридор, куда выходили двери кафедры начертательной геометрии и кафедр общественных дисциплин.
Начертательную геометрию нам читал доцент Карташов А.И., всегда элегантно одетый и аккуратно причесанный. Материал излагал строго по своему учебнику, но творчески, призывая нас привлекать пространственное воображение при усвоении материала. Для этого, например, он, используя стены и потолок аудитории, показывал, как будет выглядеть проекция отрезка (указка) на три ортогональные плоскости.
Мне эта его придумка пришлась по душе, и помню, как стоя на посту у Знамени, я мысленно решал задачки на определение недостающей проекции. Через 13 лет, уже в адъюнктуре, я без труда помогал по начертательной геометрии своему племяннику Стасу Москвичу, который в это время учился на первом курсе.
Напротив кафедры начертательной геометрии, выходящей окнами на Восточный двор, располагались светлые и просторные аудитории кафедр общественных дисциплин, с окнами на Зимний дворец. Почти все преподаватели этих кафедр были офицерами. Историю КПCC нам читал кандидат исторических наук, полковник Капырин, основы научного коммунизма - кандидат исторических наук, полковник Синенко В.С., политэкономию - кандидат экономических наук, доцент, Борисенко В.Я., философию - кандидат философских наук, полковник Пугачев И.П.
Судя по выписке из диплома, были еще две идеологические дисциплины - «Партийно-политическая работа в Советской Армии и ВМФ» и «Основы педагогики и психологии» с зачетами в конце, но кто их вел, я не помню. Вполне понятно, что все, что говорили на лекциях по общественно-политическим дисциплинам, было строго идеологизировано.
Но хотя зачастую вопросы, задаваемые курсантами во время занятий, были достаточно острыми, наши педагоги не заводили «списки неблагонадежных». Старались, по возможности, аргументировано отвечать. Например, мы нередко обсуждали такие скользкие для того времени темы, как выборы без выборов, почему работают «глушилки», зачем заставляют сеять кукурузу там, где она не растет, правомерны ли неофициальные ограничения для евреев.
Ну, а вопросы о репрессиях 30 годов в то время уже острыми не считались.
Свободное копирование
