{35} "Гуманная" инициатива папы римского о приостановлении боевых действий на рождественские дни на всех фронтах явилась чрезвычайно ловким маневром "святого отца" с целью использовать мировую бойню в интересах католической церкви, подъема авторитета Ватикана и усиления религиозного чувства среди миллионов верующих. Точно с таким же предложением римский первосвященник обратился через своего статс-секретаря кардинала Гаспари к царскому посланнику при Ватикане Нелидову 28 ноября 1914 г. и к английскому послу Родду в Риме через кардинала Гаскета. Предложение о приостановке военных действий на всех фронтах на Рождество было сделано правительствами другой группы воюющих держав. Инициатива папы, однако, не имела успеха из-за недоверия правительств воюющих держав друг к другу и сопротивления главнокомандующих, опасавшихся, что "перемирие" будет использовано противной стороной в свою пользу -- так официально и мотивировался отказ принять предложение папы. Действительными же причинами отказа явилась боязнь господствующих классов приучать массы, обреченные на убой, к опасной мысли, что перемирие возможно хотя бы на два дня. Боязнь господствующих классов имела свои глубокие основания, так как солдатские массы не ждали примера для перемирия "сверху", а осуществили его на деле "снизу", по собственной инициативе, не зная о предложении Ватикана и против категорического запрещения начальства. На Рождество 1914 г. было установлено самими солдатами фактическое перемирие -- братание на многих участках западного фронта.
Вот что сами участники первого братания рассказали в письмах к своим родным, напечатанных в "Таймс" 1 и 2 января 1915 г. Офицер английского полка так описывает братание на его участке фронта: "К 6 часам вечера 24 декабря [748] канонада стала ослабевать, а потом совсем прекратилась". После описания обстановки начавшегося братания автор письма рассказывает, как при виде необычайного события к нему подошел другой офицер со словами: "Происходит нечто совершенно необыкновенное. Солдаты с обеих сторон отказываются стрелять. По-видимому, самопроизвольно заключается перемирие на сегодняшний и завтрашний день. Затем офицеры отправились к передовым траншеям. Расстояние между английскими и немецкими окопами не превышало 200 ярдов. С обеих сторон солдаты в офицеры вышли на свободные места и старались договориться друг с другом. Ни с той, ни с другой стороны не раздавалось ни одного выстрела.
Разговор долго не клеился, так как не было людей, понимающих оба языка. Наконец, нашелся немецкий солдатик, побывавший и Америке. Тогда было заключено унтер-офицерами и солдатами самочинное перемирие на таких условиях: стрельба прекращается до 12 ночи 25 декабря. Обеим сторонам воспрещается под страхом возобновления перестрелки поправлять проволочные заграждения. Если с какой-либо стороны раздается одиночный выстрел, не считать это вероломным нарушением договора, но расследовать причины.
Вслед за тем офицеры решили поужинать вместе. Немцы и англичане закусили и выпили дружелюбно, после чего немцы стали хором петь свои песни, англичане -- свои. Дело кончилось тем, что немцы спели английский национальный гимн под гром аплодисментов английских солдат".
Другой офицер с другого участка фронта сообщал в письме: "Солдаты обеих сторон угощали друг друга сигарами и папиросами, затем обменялись головными уборами и смеялись все вместе -- английские солдаты в прусских касках, а прусские -- в английских фуражках". Офицеры с удивлением констатировали невероятное дружелюбие и легкость, с какими устанавливались отношения между солдатами.
Автор третьего письма сообщал: "Одна английская рота, выйдя из окопов, предложила стоящим перед ней саксонцам сыграть в футбол. Игра была немедленно организована. [749] Англичане победили, три-два. Играли со взрывами смеха и с величайшим дружелюбием.
Так прошел весь день Рождества. На вопрос одного немца: "Что вы будете делать, если высшее начальство прикажет стрелять в нас, в то время как мы вышли из окопов?" -- англичанин ответил не задумываясь: "Будем стрелять в воздух, а вы делайте то же самое".
Английские солдаты добрались даже до самых немецких окопов и провели там несколько часов. Офицер одного из шотландских полков сообщал своим родным в письме от 28 декабря 1914 г.: "Если вы в день Рождества, вспоминая, жалели меня, то жалели совсем напрасно, редко когда я проводил более занятно, как тогда, когда мы вышли из окопов. В сочельник у немцев началось веселье. Они начали кричать нам, приглашая выйти и встретиться с ними. Пели, и пели очень недурно. Наши в ответ запели (и очень плохо): "С кем были вы вчера" и уж, конечно, "Типерари". Я к ужасу своему заметил, что некоторые из наших солдат вышли из окопов и направились к немцам. Их более всего побуждаю желание посмотреть, что делается в немецких окопах.
На полдороге произошла встреча. Началось взаимное угощение папиросами и сигарами, и в результате (по инициативе и решению отдельных солдат той и другой стороны) установлено было перемирие на 48 часов. Это было вопиющим нарушением всех правил, но таких случаев насчитывается немало в истории балканских, да и других фронтов и войн. Впечатление получилось необычайное.
В первый день рождества было очень туманно. Немцы, выйдя из окопов, пожелали нам "счастливого дня". Мы тоже вышли. Пришлось, однако, напомнить им о необходимости поддерживать видимость непрекращающихся военных действий. Они вернулись к себе, но скоро вновь сделали попытку подойти. Тогда мы выстрелили в воздух. Они ответили тем же, чтобы показать, что понимают. Остаток дня прошел на нашем участке фронта спокойно. В других местах братание продолжалось в широких размерах".
Бельгийский солдат, в свою очередь, сообщал в письме, что 24 декабря до самого вечера шла сильная канонада, и [750] затем писал: "Вы думаете, что рождественский праздник в окопах -- вещь достаточно-таки скучная, не правда ли? Я рад сообщить вам, что он прошел очень оригинально и был не лишен даже внушительной красоты. Ровно в полночь с нашей стороны прекрасный баритон запел песню. Немедленно канонада и стрельба остановились. По окончании песни с обеих сторон раздались аплодисменты. И вдруг на германских окопах мы увидели громадную надпись, освещенную разноцветными фонариками: "Желаем вам счастливого праздника". Через минуту из германских окопов стали выходить люди с возгласами: "Товарищи! Товарищи!" Ни один из нас не выстрелил. Мы тоже вышли из своих окопов и оказались разделенными только канавой -- озером. Немцы протягивали нам сигары, мы поделились с ними шоколадом. Необыкновенно дружеское настроение царило вплоть до самого утра. Не правда ли, это нечто прямо невероятное? Однако это правда. Я смотрел на все это, как во сне. Немцы предложили не стрелять и не сражаться в течение всего праздничного дня. И так было на самом деле до 8 часов вечера, когда нас сменил новый отряд".
И бельгийский солдат продолжает: "Разве это не нечто блистательное? Думаете ли вы, что мы были неправы? Нас критиковали потом, но неужели было бы лучше убивать в этот великий праздник? Но даже это не было бы трусостью и малодушием?"
Солдат французского 25-го пехотного полка пишет в письме, помещенном в "Юманите" 25 августа 1932 г.: "Декабрь 1914 г., сектор Мон -- Сапен -- Супир (Эна), занятый 2-й ротой 25-го пехотного полка. Утром, на рассвете, после нескольких обращений на французском языке из находившейся перед нами в нескольких десятках метров траншеи появилась фигура немецкого солдата. Он без колебания подошел к нам и принес нам вместе с газетами, папиросами и шоколадом письмо, в котором нам предлагалось перемирие, для того чтобы дать нам возможность унести и похоронить тела наших товарищей. Их много лежало в красных панталонах между проволочными заграждениями, трупы гнили уже более двух месяцев. [751]
Один из нас, пошедший навстречу немцу, обменялся с ним рукопожатием, которое имело значение символа. К тому времени с обеих сторон, с нашей и немецкой, все солдаты вышли из окопов и жестами выражали друг другу свои дружеские чувства; это продолжалось весь день.
Письмо было передано начальником нашей секции в штаб батальона, и ответ, требовавшийся по прошествии трех часов, был вручен в точности в срок и при тех же условиях, что утром.
Ответ французских офицеров содержал только оскорбления и категорический отказ пойти на предлагаемое перемирие. Результат был тот, что еще почти шесть месяцев после этого нам приходилось отправляться по ночам за трупами и с большим риском уносить их от проволочных заграждений.
Изданы были очень строгие приказы вплоть до угроз военным судом, чтобы воспрепятствовать дальнейшим попыткам братания. Несмотря на все это, в нашем секторе за все время нашего пребывания на передовых позициях царило спокойствие: перемирие, молчаливо заключенное с обеих сторон, стало реальностью, его нарушали только наши 75-миллиметровые орудия, которые не прекращали своего грохота, чтобы напомнить о реальности войны".
Второй солдат, другого французского полка, находившегося на другом участке фронта, пишет: "Это было в декабре 1914 г. в Шампани, у подошвы горы Корнилье, перед деревней Тюизи. Один из наших подошел к немецким окопам и предложил немецким солдатам воздержаться от стрельбы. В эту ночь не было сделано ни одного выстрела. На следующее утро все вышли из окопов. В продолжение двух дней происходило братание французских в немецких солдат".
И, наконец, третий участник братания, с другого участка французского фронта, писал:
"В декабре 1914 г. 33-й резервный полк находился в окопах первой линии перед Каранси в департаменте Па-де-Кале. Около 18 декабря альпийские стрелки (если не ошибаюсь, 7-й или 8-й батальон) пошли на штурм, он не удался, стрелки были остановлены между обеими линиями окопов огнем неприятельских пулеметов. Восемьсот человек осталось [752] на поле битвы. В течение нескольких дней можно было слышать предсмертный хрип умирающих и крики раненых -- многие звали свою мать. Оказать им помощь было невозможно, это значило идти на верную смерть: зловещий треск пулеметов не умолкал все время.
Мы, французские солдаты, слышали это и жили в надежде на передышку, которая позволит нам похоронить наших павших товарищей и, быть может, -- слабая надежда -- спасти нескольких раненых.
В канун Рождества мы услышали голос впереди наших окопов. Кто-то кричал на чистом французском языке: "Товарищи, вы можете похоронить своих мертвецов, мы гарантируем вам, что не будем стрелять".
Немедленно один из нас, затем два, три, четыре перебрались через бруствер и отправились за трупами. Из находящихся перед нами окопов тоже вышли немецкие солдаты, безоружные, и через несколько минут солдаты и офицеры обеих сторон собрались между линиями наших и немецких окопов.
Между нами произошло братание, и с общего согласия решено было устроить перемирие на сорок восемь часов, в течение которого не должно было быть сделано ни одного выстрела. Я видел, как мой лейтенант, офицер запаса, по профессии учитель, жал руку немецкого фельдфебеля. Они обменялись визитными карточками.
Будучи солдатом связи в нашей роте, я просил двух товарищей из связи немедленно предупредить нашу артиллерию о том, что происходит на передовых позициях, и настоять перед нашими товарищами-канонирами, чтобы они не стреляли; они так и поступили. Думаю, что подобные же директивы были даны и с немецкой стороны, так как немецкая артиллерия соблюдала наше соглашение.
Так, в самый разгар войны, люди, которые накануне убивали друг друга, устроили перемирие на 48 часов и братались.
Когда эти факты стали известны в штабе, был отдан приказ об отводе нашего полка (226-й пехотный полк) с передовых позиций, а на следующий день старшие сержанты каждой роты прочитали нам приказ, в котором говорилось: [753]
"Солдаты, не следует забывать, что вы находитесь на войне, что немцы -- ваши враги и что, если кто-либо из вас будет застигнут при братании с неприятелем, он будет подлежать смертной казни".
Свободное копирование
