Нашествие. 1914 год - 75

Среда, 2 сентября 1914 г.

 Я просил своего друга Майрона Т. Геррика, продолжающего еще исполнять функции посла Соединенных Штатов, заехать ко мне для дружеской беседы. Мне хочется сказать ему, как я сожалею о его уходе, так как я знаю, что он искренний и верный друг Франции. Я хочу также выразить ему благодарность за ту преданность, с которой он перед всем миром защищает нарушенное международное право. Геррик пришел очень взволнованный, с изменившимся лицом под красивой шапкой своих взъерошенных волос. Он сказал мне, что в случае отъезда правительства намерен остаться в Париже до окончания своей миссии. Брайан, американский государственный секретарь в Вашингтоне, предоставил ему полную свободу на этот счет[1]. Геррик намерен опереться на авторитет своей страны и в случае необходимости поднять американский флаг для защиты памятников и музеев. Он твердо решил сделать даже невозможное, для того чтобы предохранить жителей от притеснений и грабежа. Во время разговора у него появились на глазах слезы. Я заверил его, что Франция, что бы ни случилось, не сложит оружия до победы. "Надеюсь, -- сказал я ему, -- что ваше присутствие в Париже будет, к счастью, содействовать соблюдению принципов международного права. Кроме того, я, как и вы, считаю, что исторические памятники и сокровища искусства не принадлежат только той нации, которая является их владельцем. В известных отношениях они носят интернациональный характер, они поставлены под защиту человечества. Я не сомневаюсь, что при вашем присутствии в Париже враги Франции будут соблюдать законы войны; мы больше ничего не требуем. В довершение Париж будут защищать его внешние форты, а главным образом доблесть армии, которой поручена защита укрепленного лагеря"[2]. [191]

 На заседании совета министров я делаю в последний раз попытку добиться по крайней мере отсрочки отъезда правительства. В самом деле, отъезд правительства должен повлечь за собой мой отъезд, так как я не могу остаться один, без министров, без конституционного "прикрытия", и к тому же лишенный в своем одиночестве всяких средств действия. Я указал на то, что к тому же, как мне сказал вчера полковник Пенелон, немцы в данный момент, по-видимому, мало интересуются Парижем. Однако Мильеран по соглашению с Жоффром и Гальени повторяет, что час отъезда пробил и что невозможно отправиться предварительно на фронт. Вчера фон Клюк был в Компьене. Сегодня он в Санлисе и Шантильи. Париж скоро окажется под обстрелом неприятельской артиллерии. Следуя приказу своего командующего, армия Монури заняла позицию на северном фронте укрепленного лагеря. Ее штаб-квартира находится в Трембле. Присутствие правительства в городе стесняет действия командования. Кабинет подчиняется военным соображениям, которые Мильеран излагает с глубоким убеждением, и мне не остается ничего другого, как склониться перед принятым решением. Условились, что мы еще сегодня ночью переедем в Бордо, где Мильеран уже распорядился приготовить для нас помещения. Почему ночью? Я желал бы по крайней мере, чтобы наш отъезд состоялся среди бела дня с ведома и на виду у населения, с которым нас заставляют расстаться, но военное управление теперь хозяин железнодорожного транспорта, и осадное положение имеет такую же силу для президента республики, как и для последнего из граждан. Мне придется послушно сесть на тот поезд, на который меня посадят.

 Мадам Пуанкаре заклинала меня позволить ей, в случае, если правительство будет вынуждено удалиться, остаться в Париже, чтобы заниматься здесь делами благотворительности и вместе с тремя обществами Красного Креста попечением о раненых. Но по настоятельному требованию Вивиани совет министров постановил, что все жены министров последуют за своими мужьями в Бордо. Не желая делать для себя или для своей жены исключение, я должен был подчиниться [192] общему правилу. Узнав об этом решении, моя жена разразилась рыданиями. Я лично уже освоился с тем, что надо иметь храбрость казаться трусом, раз это необходимо, но она так горячо желала, чтобы я оставил ее в Париже и дал этим понять населению, что я уезжаю не весь... Даже в этом утешении нам отказано.