Бракосочетание происходило по еврейской традиции, под полотняным балдахином — кипой. Раввин отдавал помощникам последние инструкции и делал приготовления к церемонии. Но вот наступил торжественный момент, когда на сцену стали через весь зал по очереди проходить родственники невесты и жениха. Их имена объявлялись по радио, все аплодировали. Наконец объявили мать невесты. Я локтем толкнул Ирину:
— Смотри, сейчас выйдет Золушка.
Она шла одна, под музыку, не просто шла, а плыла, сияя от счастья. Выглядела она действительно, как Золушка на балу. Длинное светло-розовое платье сверкало переливающимися блестками, на шее, на запястьях, на пальцах и в мочках ушей искрились бриллианты.
— Какая добрая фея так ее нарядила? — спросила Ирина.
— Тш-ш, — зашипел я ей на ухо, оглядываясь. — Ту добрую фею зовут разоренная матушка Россия…
Невеста под фатой выглядела точь в точь, как кукла Барби. Жорж вывел ее под свадебный марш Мендельсона и передал жениху, мамаша украдкой всплакнула. Раввин загнусавил молитвы, потом сказал речь на русском, перемежая ее английскими словами с тем же одесским акцентом. По традиции невеста шесть раз обходила жениха, а он должен был делать вид, что ее игнорирует — это она его «завлекала». На седьмой раз он наконец «заметил» ее и взял за руку. Потом раввин опять гнусавил, давал им по очереди пить вино, они надели друг другу кольца, и жених каблуком раздавил стакан. Затем последовал поцелуй. Зал взвыл от восторга, и все кинулись поздравлять молодых.
Около полуночи гостей пригласили за стол. Но мы с Ириной не остались — было слишком поздно. Да я уже и увидел то, что хотел, — как гуляет богатая американская Одесса. В «Хилтоне» они все же были стеснены респектабельной обстановкой. Зато в ресторанах Бруклина одесситы гуляют куда более свободно и задорно, и всегда до самого утра. На частые одесские свадьбы и сборища по поводу совершеннолетия — «бармицва» для мальчиков 13 лет и «батмицва» для девочек 12 лет — приходят сотни родственников, или, как их называют одесситы, мешпуха. Но они не так богаты, как Жорж, поэтому каждый дает на празднование по сто долларов. После трех-четырех таких сборищ едва ли не каждый месяц многие из них начинают скрести затылок и жаловаться, что мешпуха обходится им слишком дорого. А не пойти нельзя — будет обида на всю жизнь. У многих есть родственники в Израиле, и они почти каждый год еще и туда ездят на свадьбы, бармицвы и батмицвы.
В Бруклине, в знаменитом ресторане «Распутин», они устраивают настоящие вакханалии. Там часто выступают приезжие артисты (много именитых гастролеров из России — им за это хорошо платят). Обстановка постепенно накаляется, и когда оркестр начинает играть «Хору» и «Семь сорок», все срываются с мест, сбиваются в круг и начинается дикая пляска — все подпрыгивают и задирают ноги так высоко, насколько могут (многие из них высоко уже не могут, особенно до того, как я сделаю им операции). Вот так ночи напролет Одесса гуляет!..
Мы не дождались подобной кульминации на свадьбе дочери Жоржа, хотя я уверен, что там тоже все это было. Мы вышли с Ириной из «Хилтона», медленно прошлись по улицам ночного Манхэттена, подавленные всем увиденным. Я рассуждал: сколько может стоить такая свадьба? Не менее ста тысяч, а скорее, больше. Да, Жорж имел такие деньги, имел полное право их тратить, но какое преступление лежало в основе его богатства? И он ли один был преступником? Каким бы путем Жорж ни разбогател, в основе его богатства лежало преступление новых русских властей, которые позволяли «новым русским» грабить народ.
Свободное копирование
