Шалый

Шалый

Внедрение меня в фазу интеллектуального развития, под названием “Первый раз в первый класс”, произошло трагически и последствия были необратимы вплоть до окончания семи классов. После чего я благополучно укрылся в музучилище. А всё моё, жаждуемое человечеством высокоучёное предначертание, наверно и сбылось где-то в небесных сферах… но уже без меня.

Так сказать, удалось избежать неизбежного.

Шалый  

Итак, 1-е сентября 1954-го года.

Мы с мамой, как положено, пришли в школу с гладиолузами с нашей грядки в огороде, чтобы поздравить учителей (хотя никто не имел ни малейшего представления, за что их уже можно было бы поздравлять? Так, авансом, своего рода взятка…), и нас повели в класс. Такое количество непонятных ребят и девчонок произвели на меня удручающее впечатление — дурдом какой-то.

Первая наша учительница Мария Ивановна, улыбчиво рассадила нас по партам и вышла на минуту… коим необдуманным поступком решив мою дальнейшую школьную судьбу.

В тот-же момент меня сзади шарахнули портфелем по голове. Я обернулся, почёсывая точку соприкосновения вышеуказанного предмета с моей макушкой и, наткнулся на невинный взгляд толстенького пацана и ехидное хихиканье окружающих подозрительных личностей. Я имел опыт обучения в музшколе и в невинные взгляды верил уже с трудом…

Пока я выбирался из-за тесной парты, пацан поскакал в конец класса, фыркая на меня и веселя всех остальных. Я возмутился, и, видя что он по другому проходу между партами бежит к выходу, рванул наперерез, наклонив голову и с твёрдым намерением наказать наглого толстяка…

Я не заметил, как открылась классная дверь, и появилась наша первая учительница на пороге, с букварями и чернильницей в руках…

Я не заметил, как мой обидчик проскользнул между учительницей и косяком двери…

Я, набрав скорость, тупо врубился головой в живот преподавателя.

Марья Ивановна шумно упала на спину, задрав ноги и показав всем юным учащимся, какого цвета у неё трусы (розовые, в голубую полоску, по моему). Заодно забрызгав чернилами стены коридора, саму Марь Иванну и мою белоснежную рубашку…

Моё чувство сопереживания и острого сочувствия к лежащей вверх ногами на полу коридора обалдевшей Марье Ивановне, захлестнуло меня целиком и я бросился её поднимать, стараясь по ходу другой рукой подбирать рассыпанные буквари, покрытые отвратительными фиолетовыми пятнами…

Марь Иванна оттолкнула меня, согнула ноги в коленках, продемонстрировав замеревшему в восторге классу полный изыск полосатых трусов, перевернулась на четвереньки, поднялась и повернулась ко мне… Как говорят — сказать, что она была расстроена, значит просто промолчать… Я смотрел в её приоткрытый рот в розовой помаде и тупо ожидал приговора.

“Шалый!” — рявкнула Марь Иванна и начала подбирать буквари, повернувшись ко мне местом, так недавно бережно обтянутым розовым в голубую полосочку материалом.

Я повернулся к классу, буквально проткнутый сфокусированным взглядом присутствующих, и понял, что наконец обрёл своё истиное название.

После этого события, моё официальное имя — Юра, произносили только очень воспитанные педагоги…

P.S.  

В начале 80-х, будучи в Сочи на гастролях, я спустился позавтракать в ресторан отеля “Жемчужина”. В полупустом зале за столиком напротив, загорелая пара — яркая блондинка, поблёскивая дорогим кольцом, и эффектный мускулистый парень в “Ролексе”, оживлённо о чём-то беседовали.

Парень поймал мой взгляд, бесцеремонно устремлённый на девушку, и уставился на меня. Я занялся десертом, смущённый своим невежливым вмешательством.

Через минуту я опять посмотрел в их сторону, ощущая на себе его пристальный взгляд. Вдруг его лицо расплылось в радостной улыбке… Он весело откинулся на спинку кресла: “Шалый!”…